- Идем, дьявол вас заешь!
Сидоров упал, поднялся, закричал:
- Надо артелью тащить!.. Чего дерешься?!
Лука опять встряхнул его за шиворот, ударил по затылку:
- Подыхать тут с вами. Иди, чорт святой!.. Ну!
Бросили, выровнялись с артелью и вперед. А сзади вой, плач, крики.
- Не оглядывайся! - резко приказал Лука.
Артель надбавила шагу. Вой и крики усилились. Николай зажал ладонью
уши.
- Не оглядывайся, - сказал Лука надорванно и засопел.
- Бра-атцы... Бра-а-а-тцы... - доносилось с ветром.
Страшный визг, нечеловеческий и острый, резанул морозом по спинам
беглецов.
- Не оглядывайся, - скрипучим, пропащим голосом едва выдавил Лука, из
вытаращенных глаз его градом покатились слезы.
Сидоров остановился:
- Прощайте, други... Идите помаленечку... А я... - он поклонился в
пояс и косоплече побежал назад.
Никто не обернулся, шли, как шли: жизнь влекла вперед, в гору, в род-
ную даль. Лука сморкался.

* * *
Но смерть стала настигать и их. Первый упал Трофим Егоров.
- Сил нет... Заме...замерзаю...
- Ты! Убью, чорт! - вспылил Лука.
Повалился и Николай.
- Измаялись мы, Лука, - проговорил Егоров. - Поспать бы...
- Огня бы... - Поесть бы... - Хо-оло-дно...
- Что ж, ребята, неужто смерть? - уныло сказал Лука и замигал. - Не-
ужто возле своего берега пропадать...
- Где он, берег?! - подавился слезами Илюшин. - Поводырь, чорт... По-
губитель. Слепых тебе водить. Ведь околеваем мы...
Широколобая луна жгла холодом. Мороз усиливался. Егоров, свернувшись
в клубок, как собаченка, лежал на бриллиантовом снегу, скулил. Николай с
Илюшиным не попадали зуб на зуб, корчились от стужи. Лука подпрыгивал,
ругался, клял судьбу. Илюшин вскочил, перевернулся, опять упал и запла-
кал, что-то бормоча. Николай Ребров поймал ухом, что похожий на мальчиш-
ку писарек прощается с белым светом, с матерью, и тоже заплакал, но ти-
хо, скрытно, горько:
- Несчастный, несчастный, несчастный, - монотонно твердил он, как в
бреду.
На беглецов катилась смерть, кругом мертво и тихо, бескрестный погост
Пейпус-озера выжидающе белел.
Илюшин высморкался, протер глаза и вдруг радостно, как ястреб:
- Огни, огни!
- Где? - завертел головой Лука. - И впрямь - деревня, - сразу погус-
тевшим голосом проговорил он. - Молись.
Илюшин визжал, прыгал козлом от одного к другому.
- Боже правый, господи... - бухал Лука головой в снег. - Ох, мати бо-
городица... Детушки, жана...
Тормошили Луку, целовали в лохматые волосы, в провалившиеся мокрые
щеки.
- Лука Арефьич!.. Батюшка... Отец родной... Пойдем.
Словно медвежьей крови влили в жилы, словно отхвостали ноги в жаркой
бане веником, четверо путников зашагали на огни. И только тут, в этот
судный миг, каждый понял до конца, каждый оценил по-своему, что такое
жизнь, что такое гибель, и из гибели в радость, из смерти в жизнь устре-
мился каждый.
А впереди, и совсем недалеко, темной полосою берег. Два-три огонька,
как едва различимые искорки все шире, все ярче зажигают душу путников, и
в их остуженной крови вспыхивает и трепещет великая радость бытия.
Только теперь Николай вспомнил вслух:
- А как же те? Трое-то?
Но всяк думал только о себе, всяк шел своей тропой и - уползай прочь,
в гибель, в смерть, на тропе лежащий.
- Огонек погас... И другой... Лука! Огни погасли...
- Ничего. Ложатся спать.
Шли молча, и каждый уже был в России, дома, в кругу своей семьи. Луна
миновала облако и лицом к лицу столкнула беглецов и берег. И вдруг все
четверо в один страшный крик:
- Вода!!
Между ними и берегом, на расстоянии сильно брошенного камня, заблес-
тела широкой рекою гладь воды. Потрясенные, в диком ошеломлении смотре-
лись путники в холодное отражение луны.
- Озеро вскрылось у берегов, - охнул Лука, лицо его вытянулось, и
шапка полезла на затылок. - В жизнь не попасть... Давайте всем миром
гайкать... Авось лодку подадут.
- А вдруг красный раз'езд? Перестреляют.
Николай Ребров поднял жердь и осторожно зашагал в опорках по ледяной
воде, ощупывая жердью дно:
- Это наледь! Иди, товарищи, - закричал он. - Это с берега снег сог-
нало, а лед осел...
Вода забурлила, зафыркала от четырех пар ног, как от винта парохода,
луна расплескалась на тысячи головастиков и змеек, пустившихся в сереб-
ряный скользящий пляс. Вода не глубока, едва хватала до колен, промерз-
шие в лед ноги удивились обнявшему их мокрому теплу.
Берег гол и темен, над ним чернел сонный лохматый лес, мертвящий свет
луны трогал голубым взрыхленные сугробы на опушке. И так стремилась душа
в этот родимый лес, к русским медведям, к русским лешим, к убогим избам
с тараканами и вонью, к румяным молодицам, к девкам, к покрытым седым
мохом мудрокаменным древним старикам. Лететь бы, лететь с граем, с кри-
ком, как желторотая стая воронят!

* * *
По подстывшей за ночь вязкой глине беглецы покарабкались наверх. Все
закрестились, вздохнули полной грудью. Лука, на радостях, тотчас же пос-
ле молитвы матюгнулся, погрозив кулаком за озеро:
- Гори эта армия огнем! Гори!!
Николай, всмотревшись в ночь, крикнул воспаленным голосом:
- Товарищи!.. А ведь на озере огонь. Это наши!
- Верно, - подтвердил Егоров, - я видал, хворост валялся.
Возбуждение сменилось небывалой дрожью, из уст путников вместо слов,
вылетела непонятная гугня:
- О-го-ньку... Деде...де-ревню...
Ноющий зубастый холод вгрызался в организм и гулял в нем, как в кори-
доре, ноги то холодели, то вспыхивали, будто раскаленные иголки жалили
их, как пчелы. Люди зашевелились, заметались. Потрескивая сучьями, шари-
лись по лесу, искали деревню, деревня провалилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43