- Философия не к ли-
цу вам. А вот в чем: музыка, веселые лица, смех, поцелуи. Вон - ваши
солдатики толстушку под руки ведут.
Мимо них, в горячем споре, разнузданном смехе и пыхтенье, грязно про-
топала - гнулись половицы - тройка. Кравчук и Масленников волокли жирную
полосатую эстонку к выходу. Эстонка, вырываясь, задорно хохотала и пово-
рачивала запрокинутую голову то к одному, то к другому кавалеру.
- Какой упрям русски... Какой нетерпений!
- Пожалте, так сказать... Вот ваша шубка, не угодно ли! - И троица
скрылась за дверью.
Рыжий эстонец в зеленой куртке, враз оборвав пляс, сунул трубку в
карман и, блеснув глазами, сипло закричал:
- Ах, са куррат. Жену уводиль! Эй!.. Вийсид найзе! Тулерутту... - он
выхватил нож, мстяще взмахнул им и побежал к выходу, ругаясь.
За ним топоча, как кони, эстонская молодежь.
- Убьют, - и Николай Ребров вскочил.
- Кого?
- Масленникова... Но что же мне делать?
- Ребята! Наших бьют!.. - кто-то крикнул с улицы, и русская матерная
ругань прокатилась по буфету, как густая вонючая смола. И словно по ко-
манде, из буфета и зала, открывая двери лбами, помчались мимо юноши се-
рые шинели.
А там, за стенами, на снегу, под лунным светом, уже зачиналась свал-
ка. Юркие эстонцы кричали пронзительно, взмахивали руками нервно, быст-
ро, с прискочкой, солдаты же работали кулаками, как тараном, метко,
хлестко, основательно, и все крыли русским матом.
Меж деревьями пурхался в сугробах с ножом в руках, рыжий длинноволо-
сый эст:
- Держи его! Держи, твой мать!!. - визжал и ляскал он зубами.
Его помутившийся взор, взвинченный ревностью и шнапсом, видел перед
собой двух бегущих солдат с женой, но впереди были: сосны, густые по го-
лубому снегу тени, ночь.
Звенели стекла парадных дверей: дзинь - и в дребезги. Трещали запоры,
стоял сплошной рев и давка: солдаты рвались из дома на помощь к своим,
но стена эстонцев остервенело напирала с улицы:
- Насад!.. Насад!.. - Поршень упруго вдавился внутрь, и кучка солдат,
окруженная густой толпой, приперта к стене, в буфете.
- Варя! Варя! - тщетно взывал Николай Ребров: его голос тонул в общем
гаме.
На буфетную стойку, на окна вскочили молодые эстонцы в шляпах,
пальто, калошах. Надорванной глоткой, потрясая кулаками, они бросали в
толпу буянов призывы к порядку. Их бледные лица, исхлестанные гримасой
гнева, были страшны, вскулаченные руки вот-вот оторвутся от плеч и затк-
нут орущие пасти. Но их никто не видел и не слышал: разгульный дебош
клокотал и ширился, как лесной пожар.
Между стеной эстонцев и солдатами лежало небольшое пространство, и
опасно было схватиться с русскими в рукопашную: раз'яренный вид солдат
свиреп и лют, как у всплывших на дыбы медведей, в их захмелевших отчаян-
ных руках сверкали ножи, угрожающе покачивали об откуда-то взявшиеся ду-
бинки и массивные ножки от столов.
- А, ну, подойди, чухна! Много ль вас на фунт идет?!
- Не замай, картофельна республика! Брюхо вспорем!
- Чухны! Клячи! Полуверцы!!
И в ответ разрывались руганью сотни широких ртов, чрез толпу летели
стулья и с треском грохались в стену, над головами приседавших солдат.
Но кольцо все сжималось и сжималось, общий рев нарастал, передние ряды
эстонцев, подпираемые сзади, ощетинили кулаки, как дикообраз иглы, ску-
ластые лица их корчились от оскорблений и мужичьих плевков, звериное
чувство кровью зажгло глаза, упруго согнуло колени, спины, вытянуло шеи,
напрягло каждый нерв и мускул для последнего алчного прыжка. Еще ма-
ленько, какой-нибудь крик, какой-нибудь жест и...
И вот со свистом пронеслась по воздуху пивная бутылка и прямо солдату
в лоб.
- Урра!!. - и все заклубилось лешевым клубком.
- Бей их!.. Режь!..
Но в этот миг, когда клинки ножей убийственно сверкнули - вдруг нео-
жиданно грянули громом, один за другим, три выстрела. И как ушат ледяной
воды на сумасшедших - свалка замерла. И на виду у всех высоко поднялся
над толпой детина-солдат. Он взгромоздился на стол серой бесформенной
массой, как гора.
- А-а, едри вашу, черти!.. - с торжествующей угрозой зарычал он, как
стоголовый лев.
Он был огромен, страшен, лохмат, словно таежный леший. Таких людей за
границей нет. Неуклюжие, как салазки, вдрызг изношенные валенки, длин-
ный, вывороченный вверх шерстью косматый тулуп, и рыжая, такая же косма-
тая, с прилипшей соломой папаха, из-под которой выпирали меднокрасные
подушки щек, круглый, как колено, подбородок и небывалые усищи, похожие
на воловьи, загнутые вниз, рога. Большие, навыкате, глаза дерзко издева-
лись над толпой, он чувствовал себя, как деревенский колдун средь темных
баб, у которых страх отнял язык и разум.
Все это произошло в короткий миг, и мгновенное оцепенение толпы вдруг
разразилось буйными криками:
- У него пюсс! Оружие! Вялья! Вялья! Долой его!.. Веди к офицеру!..
А сзади кричали русские:
- Чуланов! Стреляй их, сволочей!.. Стреляй!!.
Верзила грохнул еще два раза из револьвера в потолок. Толпа, топоча
каблуками, шумно откинулась прочь.
- А-а, не вкусно?! - хохотом заржал Чуланов и раскатисто рявкнул: -
Эй, наши!.. Убегай!.. Сей минут от ихнего дома и от всей чухны один
дрызг останется!.. - В его руках высоко вскинутых над головою, смерто-
носно закруглились две большие бомбы. Толпа оцепенела, - помид... помид!
- вросла в пол, и онемевшие взоры влипли в бомбы, как в магнит. От бомб
струился смертный холод и какая-то неиз'яснимая роковая власть. - Мо-
лись, чухна, богу!.. Эх, и мне не жить... Прощай, белый свет! - Верзила,
пыхтя и ворочая бычьими глазами, сунул из правой руки бомбу за пазуху,
перекрестился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43