Он единственный кто остается рядом, остальные растусовались по углам и старательно косят, что навотностоечковская казнь их не ебет.
– В пизду! – Верещит ширяющийся, – Надо будет – сам позову.
Семарь-Здрахарь под визги хатовладельца съебывает на винтоварню, а Навотно Стоечко стягивает с себя рубаху.
Телеса Навотно Стоечко достойны кисти Пабло Дали и Сальвадора Пикассо. Или наоборот? Но до пизды, значит так, хэнды. Правая. Она пятнистая, сине-желто-зеленого окраса от подшкурного контроля. Тонкие белые полоски на местах старых дорог, у локтя красная блямба заросшего колодца. Вся эта красота в коричневую крапинку от недавних широк. Левой хэнде повезло меньше. На ней несколько вулканчиков, следы какой-то недоебаной инфекции. От вулканчиков вся хэнда ярко красная и бугристая. Торс Навотно Стоечко не так красив, на нем всего несколько синяков, ребер и волосков.
– Блядский Бог… – Бормочет Навотно Стоечко, ощупывая правой хэндой левую. Зрители не дышат.
– Ебаный Христос…
Левая рука так распухла, что веняков нет и не будет в ближайшие несколько месяцев. Навотно Стоечко начинает исследование правой хэнды. Он пыхтит, скрежещет оставшимися зубами, пускает горькие слюни… И, ебеныть! чего-то находит!… Его палец находится около кисти, он осторожно надавливает на кожу и под ней что-то трепыхается.
Не отпуская найденное место, Навотно Стоечко берет баян, снаряженный самой тонкой стрункой. Дыхание Навотно Стоечко становится тяжелым, он всаживает струну и в баян тут же идет контроль.
– Бля! Поймал!… – Яростно шепчет он на всю комнату и давит на поршень…
– БЛЯ!!! – Орет Навотно Стоечко в следующую секунду, и вырывает иглу.
– Как больно-а-а!!! – Вопит он во всю глотку, размахивая машиной. На месте вмазки растет кровяная капля. Навотно Стоечко слизывает ее и прижимает дырку пальцем.
– Уй, бля-я-я… Пропорол… Блядский Бог, где Ты? Нету Тебя, бля!… Ну почему я не могу по-человечески ширнуться? Помоги мне, Господи! У, бля!…
На крики прибегает Семарь-Здрахарь с баяном, тоже полным контроля. Увидев его, Навотно Стоечко белеет от ярости:
– Вперед меня?!…
– Да ты сколько будешь казниться… – Оправдывается Семарь-Здрахарь, но раскаяния в его голосе не присутствует.
– Ну и хуй с тобой, паскуда! – Отворачивается Навотно Стоечко и начинает поиски по новой. Теперь он обследует ноги.
Самое приятное – это наблюдать за попытками ширнуться того, кому ширнуться некуда, того, кому есть куда ширнуться. Мне, например. Но это скоро надоедает.
Какого хуя я должен ждать три часа, чтобы вмазаться, пока не втюхается какой-то ублюдок?
На кухне Семарь-Здрахарь уже моет свой баян.
– А, сам Шантор Червиц, ширнуться зашел, или так?
– Ширнуться, – Соглашаюсь я, – Где пузырь?
Пока я выбираю себе и щелочу, происходят два события: очередной богохульный вопль Навотно Стоечко и появление приблудной герлы. Она становится у стены и сползает вниз. Ее короткая юбка задирается, и нашему обозрению предстают дырявые, но достаточно чистые трусы, которые и на половину не скрывают жутко волосатую пизду их хозяйки.
– Я – преступная мать… – Горестно говорит безымянная герла, и добавляет, – Ширните меня…
Пока с ней возится Семарь-Здрахарь, я успеваю сделать себе три дырки, но вмазываюсь-таки самосадом в оборотку. Знай наших!
Несколько минут, пока я приходуюсь, мне все до пизды-дверцы. Приход слабоват. Чего еще ожидать от такого варщика, как Навотно Стоечко? Когда я открываю глаза, то застаю как Семарь-Здрахарь вводит последние децилы в руку герлицы. Она на мгновение замирает, а затем ее впалая грудь издает сдавленный возглас восторга.
– Как? – Любопытствует Семарь-Здрахарь.
– Хорошо. – Понуро выдавливает из себя девица и начинает плакать.
Мы с Семарем-Здрахарем переглядываемся, плакать на приходе? Это что-то странное.
– Точно хорошо? – Спрашиваю уже я. Но герла как будто ничего не слышит, она мотает головой, разбрызгивая слезы, и тихонечко стонет.
– Блядский Бог! Что ж я маленьким не сдох?! – Доносится из комнаты.
– Я – преступная дочь… – Говорит вдруг герла и внезапно стягивает с себя юбку вместе с трусами. – Ебите меня… Я – преступница…
Заморочка, понимаем мы с Семарем-Здрахарем. Заморочка – штука тонкая. Как сучий Восток. Замороченный торчок может часами смотреть в одну точку, дрочить, гнать телеги, искать мустангов или заныканный пару лет назад куб винта. Но если эти заморочки по кайфу тебе, других они могут напрягать… А могут и не напрягать… Смотря, на чем ты заморочился.
– Ну, ебите меня… – Жалобно просит безымянная герла. – Я – преступница, меня надо ебать!… Или хотите, я у вас отсосу?… Я никогда не сосала… Но, если надо… Я преступница, я буду стараться!…
Она шмыгает носом, а мы отрицательно качаем головами.
– Попозже… – Улыбается Семарь-Здрахарь.
– Вы мной брезгуете? Да? – Выщипанные брови поднимаются домиком, а нижняя губа отвисает. – Да, вы брезгуете! Я ведь преступница! Преступница!
Я сама собой брезгую! Вы не понимаете! Вы – нормальные люди, а я – наркоманка и преступница!
Дайте двадцатку!
Порывшись в пакетике со шприцами, я нашел двадцатикубовый и кинул его безымянной герле. Она схватила его на лету, облизала и, став раскорякой, начала засовывать его себе в пизду, повторяя:
– Я преступница… Вы не будете меня ебать, вы брезгуете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14