Положение вещей в том виде, как оно есть сейчас, не обнаруживает ясных перспектив в отношении прогресса и социальных реформ. В последней четверти нашего столетия только женщины достигли заметного благотворного прогресса. Мужчины со своим жестоким эгоизмом и привелегиями по половому признаку, упорно боролись, но потерпели поражение почти во всех отношениях. Таким образом, молодые поколения женщин выглядят полными надежд. Вряд ли они войдут в будущую категорию грубых и упрямых сторонниц м-с Гранди. Те, кто сегодня ведет ее ранее непобедимые батальоны по пути войны, это старые амазонки респектабельного общества; а ее молодые мужчины,є это мужские "цветы зла", ночные растения, которые цветут в оранжереях, известных под названием "клубов". Бруммели сегодняшнего дня стали еще большими сплетниками, чем старые кумушки начала нашего столетия.
Противостоять таким противникам или критиковать их, или даже находить у них малейшую ошибку,є это значит совершить непростительный социальный грех. Однако, Непопулярный Философ не очень пуглив и высказывает свои мысли, не обращая внимания на самые громкие "воинственные вопли", звучащие в наше время. Он изучает своих врагов того и другого пола спокойным и мирным оком человека, которому нечего терять, и подсчитывает безобразные прыщи и морщины на "священном" лице м-с Гранди так же, как он считал бы смертельно ядовитые цветы на ветвях великолепного манценило,є в телескоп и издали. Он никогда не будет приближаться к дереву или отдыхать в его смертельной тени.
"Ты не должен противостоять Божьему помазаннику",є сказал Давид. Но тогда как "авторитеты", социальные и научные, всегда первыми нарушают этот закон, другие иногда могут следовать ему. Кроме того, "помазанники" є не всегда те, кто помазан Богом; многие из них относятся к тем, кто сам себя помазал на царство.
Таким образом, если даже Непопулярного Философа обвиняют в том, что он пытается развенчать Науку и ее "авторитеты", он решительно возражает против этого заявления. Отвергать непогрешимость человека науки є это совсем не то же самое, что сомневаться в его знаниях. Специалист, особенно потому, что он имеет какую-либо одну специальность, заслуживает меньшего доверия в других областях науки, и даже в общей оценке его собственного предмета. До сих пор оффициальная школьная наука базируется на временных основаниях. Она будет идти вперед по прямым дорогам до тех пор, пока не будет вынуждена отклониться от этих старых путей в результате свежих и неожиданных открытий в бездонных недрах знания.
Наука подобна железнодорожному составу, который перевозит багажный вагон от одной конечной станции к другой и к которому не имеет доступа никто, кроме железнодорожных чиновников. Но пассажиров, едущих тем же поездом, вряд ли можно удержать от того, чтобы они покидали на определенных станциях эту прямую линию, чтобы следовать дальше по дорогам, пересекающим эту главную дорогу. Они должны иметь эту возможность без того, чтобы их осуждали за клевету на главную линию. Двигаться далее конечной станции на лошади, в повозке или пешком, или даже стать первопроходцем, прокладывая совершенно новые пути через огромные девственные леса и дебри людского невежества,є это их бесспорная прерогатива. Другие исследователи конечно последуют за ними; и не менее ясно, что они будут критиковать этот вновь открытый путь. При этом они сделают больше пользы, чем вреда. Ибо правда, как говорит старая бельгийская пословица, это всегда результат столкновения мнений, подобно искре, вылетающей при ударе двух кремней друг о друга.
Почему человек знания всегда столь склонен рассматривать науку как свою личную собственность? Есть ли знание лишь какой-то вид неделимого семейного достояния, достающегося только старшим сыновьям науки? Правда принадлежит или должна принадлежать всем, за исключением тех немногих областей знания, которые должны постоянно сохраняться в тайне, как обоюдоострое оружие, которое и убивает, и спасает. Некоторые философы сравнивали знание с лестницей, вершины которой легче достичь человеку, необремененному тяжелым багажом, чем тому, кто должен тащить с собой огромную кипу выцветших и засохших старых условностей. Более того, такой человек должен все время оглядываться назад из страха потерять что-то из своих фоссилий. Не потому ли, что у них был такой сверхтяжелый багаж, лишь немногие из них смогли достигнуть вершины лестницы, и не потому ли они утверждали, что нет ничего, кроме самой высокой ступеньки, достигнутой ими? Или же они отрицают саму возможность всякого свежего, живого цветения, новых форм будущей жизни, ради сохранения старых, высушенных растений прошлого?
Каков бы ни был их ответ, без оптимистической веры в то, что когда-то наступит, жизнь была бы мало достойной жития. Мир находится под угрозой окаменения в своих старых предрассудках и рутине, из-за так называемых авторитетов, их страха перед малейшей критикой и ярости по отношению к ней, причем каждый из них требует, чтобы его считали непогрешимым в его собственной области. Консерватизм ухмыляется своей улыбкой мертвеца при каждой инновации или новой форме мысли. В великой борьбе жизни за выживание наиболее приспособленных, каждая из этих форм становится в свою очередь сначала мастером, а затем тираном, подавляющим всякий новый рост тогда, когда его собственный уже прекратился. Но истинный философ, как бы он ни был "непопулярен", пытается охватить истинную жизнь, которая бьет ключем из внутреннего источника Бытия, то есть из скалы истины,є он движется всегда вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87