И Виктор не выдержал. Опрометью, волоча растерявшуюся Наташу за
шиворот - уж прости, не до нежностей! - кинулся он обратно, к остальным,
под защиту антонового огнемета. И свора, увидев спины бегущих, обрушилась
вниз по сыпучей крутизне - дикое стремительное месиво рыжей пыли и рыжей
шерсти, желтых слюнявых клыков, глаз, полыхающих зеленым племенем
зверства...
А Антон надсаживался в яростном крике: "Падайте, кретины! Падайте!"
Но Виктор не соображал, что они с Наташей бегут прямо на огнемет и не дают
стрелять, а когда сообразил, было уже почти поздно.
В последний миг, готовясь услышать треск собственного мяса под
жадными вспарывающими клыками, отчаянным рывком Виктор успел швырнуть
Наташу вперед, под ноги Антону, и рухнул - с маху, плашмя - на душный
горячий песок.
Сжавшись, готовясь принять каменеющей спиной неминуемый ураган боли,
Виктор увидел, как страшно оскалился Антон, как его огнемет выплюнул
веселую струю искристой жидкости, и она вдруг полыхнула мутным
стремительным пламенем, эта струя, и затрещали, дымясь, волосы на голове
Виктора - пусть, не беда, потому что бешеный лай и рев за спиной
взорвались отчаянными жалкими взвизгами, и что-то прокатилось мимо
бесформенным клубком чадного жара, забилось, закорчилось, захлебываясь
надрывным жалобным плачем...
А потом знойный солнечный свет рухнул на землю тяжелой хлесткой
волной, сметая разум и ощущения, и пришла темнота.
А после темноты пришла смерть.

Близко-близко, у самых глаз - странные черные стебли, нелепо растущие
и сверху, и снизу. Они размытые, нечеткие, эти стебли, они подрагивают, то
отдаляясь, то наплывая, сливаясь в сплошное черное марево. А там, за ними
- тихий ласковый свет. Там хорошо и спокойно, но туда не пускает эта
черная путаница, залепившая глаза. Хочется разорвать ее, развести, дать
глазам вволю напиться света - нельзя. Руки не хотят слушаться, потому что
им слишком уютно лежать на теплом и нежном, вот только веки сжигает
налипшая путаная чернота, эти стебли, а может быть - ветки, а может...
Ха-ха! Да это же ресницы, господи, как смешно! И значит, можно просто
распахнуть тяжесть век, распахнуть для мягкой и светлой ласковости того,
что вокруг...
А вокруг - стены. Небольшая комната, уютная, чистая. Почему, откуда?
Перед глазами - дверь. Узкая, высокая, закрытая очень плотно, она почти
сливается со светлой стеной. И там, за этой дверью - шаги. Неторопливые,
спокойные, приближающиеся.
Виктор попытался пошевелиться, но тело отказалось подчиниться.
Удалось только слегка повернуть голову, краем глаза увидеть остальных -
Наташу, Антона, Галочку, Толика - сидящих, как и он, в уютных креслах, в
ряд, под стеной; увидеть их растерянные жалкие лица, напряженные ожиданием
того, кто подходит, чьи шаги все громче, все четче, ближе, ближе...
С легким шорохом скользнула в сторону дверь, за ней - другой свет,
белый и злой; и четкий черный силуэт, неподвижный, неживой будто. Стоит в
дверях. Долго стоит. Но вот - шевельнулся, шагнул в комнату, обретая объем
и человеческие черты... Знакомые черты... О, господи!
Ведь это же ясно, как божий день, ведь только беспросветный кретин
мог до сих пор не понять! Подозревали кого угодно, Толика подозревали,
дурачье. А он - вот он, стоит, человек, в силу нелепейшей случайности
получивший папку Глеба за полдня до того, как с Глебом случилось то, что
случилось. Единственный кроме них пятерых человек, который имел
возможность прочесть содержимое этой самой папки. Человек, который вывел
упырей на Глеба. Человек? Черта с два - человек... Не человек - тень
упырячья, глаза и руки упырей в недоступном для них мире. Сволочь...
Постоял - руки в карманах, тонкогубый рот кривится брезгливо, голубые
глаза льдисто щурятся поверх голов; прошелся взад-вперед, снова замер,
разлепил бледные губы:
- Вы не хотите представить меня остальным, Виктор?
- Да особого желания не испытываю... - собственный голос показался
Виктору жалким, до отвращения не таким, как хотелось бы. - В общем,
ребята, это наш с Глебом заботливый шеф, доктор химических наук Уланов
Валентин Сергеевич. Дальше объяснять, или уже и сами все уразумевши?
Молчание. Ни вопросов, ни восклицаний, - слышно только надсадное
дыхание Антона, явно изо всех сил старающегося вырваться из
кресла-ловушки, или хоть дотянуться до доктора химических наук. А потом -
неожиданно спокойный и ясный голос Наташи:
- Не надо, Антон. Не унижай себя.
И тишина. Глубокая, вязкая, какая бывает в заброшенных подвалах да в
склепах. Но где-то в недрах этой тишины притаился дальний могучий гул,
ощущаемый будто и не слухом, а всем телом - навязчивый гул, неотвязный...
- Итак, вы можете быть довольны, - Уланов заложил руки за спину. -
Центр действительно существует, и вам удалось в него попасть. Вы можете
быть довольны также и потому, что совершенно правильно уяснили себе
положение дел. Совершенно правильно. Даже высказанные вами, - он мельком
глянул на Виктора, - предположения о целях, достигаемых Породителями
посредством существования этого мира, в основном верны - конечно, с
поправкой на ограниченность человеческих способностей к аналитическому
мышлению. Так, например, была высказана гипотеза об использовании вашего
мира для целенаправленного изменения вероятностного равновесия в мире
Породителей. Контраргументы против этой гипотезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75