Возможно, их запах просто отличается от нашего, но я что-то не заметила. Впрочем, дело не в этом.Алиция — ярая антирасистка. Это факт. Антисемитизма она тоже не выносит. Мой антисемитизм она прощает, наверное, в её глазах меня спасает тот факт, что я не отличаю евреев от остальных народов, причём антисемитизм у меня слегка ущербный, я об этом уже писала, обещая объяснить сей факт. Я так и сделаю, чуть позже. Но, во-первых, в те времена её взгляды ещё не были столь бескомпромиссными, категоричность в этих вопросах у неё появилась только после переезда в Данию. Мне кажется, что про негритянку она все-таки могла ляпнуть… Ну ладно, пусть я не права, и это сказала я сама. А во-вторых, пусть её кто-нибудь спросит, вышла бы она замуж за пуэрториканца, например. Или за серба… или вовсе за араба…Я очень хорошо знаю, что она на это ответит Что это, мол, вопрос не расизма, а личных пристрастий, за рыжего она тоже не вышла бы, потому что рыжие ей не по душе. Как бы там ни было, а на всякий случай этот том автобиографии я ей вообще не покажу…Чтобы избежать недоразумений, сразу скажу, что Алицию я обожаю, что у меня болит за неё душа, как у заботливого хозяина за свою коровушку. Если бы меня свалила тяжкая болезнь, если бы надо мной нависли нужда, нищета, угроза голодной смерти — я хочу, чтобы рядом была Алиция. Если бы мне грозил эшафот, если бы во всем мире мне надо было выбрать единственного человека, заслуживающего доверия, — я бы выбрала Алицию. До конца своих дней не забуду, что именно она, а не кто другой, оказал мне самую важную в жизни услугу без малейшей в том корысти и с большими потерями для себя. Что, впрочем, не мешает нам самозабвенно ссориться и ругаться.Я с умилением прощаю ей склероз, который ещё почище моего. Надо же окончательно впасть в детство, чтобы забыть мои заслуги по уходу за её садом. У неё начисто вылетело из памяти, что я подрезала ветки и деревца в её живой изгороди со стороны улицы и сразу же жгла их, а память о тех потрясающих кострах жива во мне по разным причинам.Как раз перед тем я купила себе знаменитый платиновый парик, который потом описала в романе «Что сказал покойник». Вместе со мной шлялся по саду Алиции некий Яцусь, которого я превратила потом в Мацуся в «Проклятом наследстве». Именно Яцусю принадлежал малинового цвета ночной горшок, который я везла в тот раз, когда берлинский поезд удрал с моими вещами, оставив меня на перроне. Именно у Яцуся были пятьдесят долларов одной банкнотой, каковую он именовал полудурком… Как раз возле того костра он и пошутил в своё удовольствие.— Батюшки, ты волосы подпалила! — в какой-то момент с ужасом крикнул он.Я так и помертвела, принимая во внимание цену парика. Превозмогая паралич в ногах, я кинулась к зеркалу, после чего оказалось, что он пошутил. Яцусь сатанински хохотал, клянусь, что Алиция при этом присутствовала! И теперь она утверждает, будто ничего не помнит и я никаких веток не жгла!Алиция также утверждает, будто я вместо того, чтобы писать правду, просто творю новое художественное произведение, а стало быть, все это — плод моего воображения и фикция. Если даже и так, то в весьма мизерной степени, поскольку её поправки не составляют и одной двадцатой части написанного мною. К счастью, я нашла собственные письма, которые посылала из Дании. Я не ставлю дат, но упоминание каких-то событий позволяет сделать привязку ко времени. Например, если я упоминаю, что через неделю Рождество, это ведь о чем-то говорит.Она же утверждает, что я не могла слопать миндалину, потому что фрау фон Розен вообще по рассеянности не воткнула её в крем, но я-то помню, что грызла!Так вот, давно обещанные объяснения по поводу моего антисемитизма. Дело в том, что когда-то я купила себе Библию, полный текст, с колоссальным интересом её прочитала и была потрясена. Из неё ясно следовало, что Моисей, прежде чем вывести евреев из Египта, посоветовал им накануне Исхода одолжить у египетских друзей и знакомых серебряные и золотые сосуды. Простодушные египтяне и одолжили им свою посуду, после чего иудеи вместе с серебром и золотом покинули страну. Ничего удивительного, что их подвергали столь яростным гонениям… Очень уж это некрасиво. Если бы они у врагов одолжили, это ещё куда ни шло, но у друзей! Порядочные люди так не поступают.А потом какое-то племя, которое им встретилось, попросило их рассказать про Иегову, потому что они тоже хотели бы поклоняться Иегове и быть под его защитой. Так иудеи им решительно отказали. Фигушки, заявили они. Иегова только наш!Зато сами от племени чего-то там требовали. Тоже некрасиво. Надо иметь очень мерзкий характер, чтобы выкидывать такие фортели. Я нашла там ещё пару-тройку подобных поступков, хотя достаточно и этих, чтобы докатиться до антисемитизма. Но, между нами говоря, это не имеет никакого практического значения. * * * Поскольку я и без того махнула рукой на последовательность дополнений, воткну сюда несколько очередных. Мелочь, а все-таки потом я годами занималась этим хобби, так что какая разница, куда я его всуну.Мой новый бзик родился в Згеше. Туда меня пригласили тоже на встречу с читателями, а вместе со мной поехала Тереса, которая как раз была в Польше и хотела посмотреть Згеш. Ради Бога, я ехала на машине и могла взять её с собой.Она остановила меня на перекрёстке улиц перед входом в Дом культуры.— Слушай, ты можешь мне сказать, что это та кое? — спросила она, указывая пальцем на скульптуру по диагонали от нас.Я внимательно присмотрелась.— Пролетариат, который борется с существующим строем, — ответила я, почти не задумываясь.Тереса сфотографировала скульптуру, записала текст, после чего мы вошли внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46