И вещи разбазарил, половину просто на свалку вышвырнули. Да будь там в ту пору эти картины, беспременно их тоже на свалку бы выбросили! Дарек! Дарек совсем иностранцем заделался! А такого наследства не положено отрывать от польских корней!
Все молча слушали Фелю и, по-видимому, соглашались с ней. Все, кроме Болеслава.
– Да пусть Стефанек хоть по-китайски бы говорил, закон остается законом, – сухо, но твердо заявил он. – Я полагаю, даже если тебе и передали фамильные реликвии, вложения в них, так сказать, Людвик завещал бы сыну.
Прозвенел звонок входной двери, Феля пошла открывать.
– А разве подарок не остается подарком при любых условиях? – осторожно поинтересовалась Идалия. – Всякий подарок при ближайшем рассмотрении может оказаться не совсем таким, каким представлялся. Вот, скажем, ты, папочка, отдал кому-то свое старое пальто и в кармане вдруг обнаружили портмоне с… бешеными деньгами. Ты бы потребовал свое пальто обратно?
– Пальто наверняка бы не потребовал. Но давай не будем философствовать. Мы же не рассматриваем вопрос о возвращении картин.
– Нет, ты скажи, что бы сделал с портмоне?
Болек затруднился с ответом. Его выручило появление сестры Амелии. Уже извещенная Фелей о сенсации, она влетела в гостиную и застыла на пороге, уставившись на золотые россыпи на полу.
– Это же надо! Можно и мне глоток вина?
Чтобы понять происхождение клада, Амельке хватило двух слов пояснения. Она накинулась на монеты, одну даже попробовала на зуб, потом тоже уселась за стол и приняла участие в дискуссии.
– Глупости ты говоришь! – бесцеремонно оборвала она возражения брата, не смущаясь тем, что дискредитирует его в глазах молодежи. – Если даже предположить, что наследство оставлено вашему двоюродному дедушке Томашу, сыну Матильды, так учтите, у него, кроме сына Людвика, была еще и дочь Барбара, она что, не человек?
– Была, родная сестра Людвика, – оживилась Юстина.
– А Барбара все, что имела, завещала Юстине. Официально, по закону, бумага есть. Так что если даже и учесть Дарека, половина всего этого законно принадлежит Юстине. А сколько там всего?
Только сейчас присутствующие, теперь счастливые обладатели клада, вспомнили об этом существенном моменте и вмиг отодрали оставшиеся планки. Потом сделали то же со вторым портретом. Царские полуимпериалы были равномерно, по справедливости, распределены, окаймляя аккуратной рамкой все четыре стороны. Под обеими рамами было скрыто двести штук золотых монет.
– Не так уж много сэкономила ваша ненормальная скупердяйка, – скривилась Амелия. – Двести умножить на пять… всего тысяча рублей золотом. Что можно было купить за эту сумму?
Начитанная Юстина смогла дать ответ:
– Если не ошибаюсь, прабабушке хватило бы на три платья. Правда, она носила очень дорогие платья.
Давайте пересчитаем на теперешние деньги, – предложила Амелия и сама принялась считать вслух: – Сто свинок, я беру Юстинину долю, сто свинок по две с половиной тысячи злотых каждая, столько приблизительно можно выручить в данный момент, получается двести пятьдесят тысяч, четверть миллиона. Неплохо. А что можно на это сейчас приобрести? Три подержанных машины хорошей марки, двухкомнатную квартиру, две с половиной тысячи долларов, совершить потрясающее путешествие по Европе…
Юстина чувствовала, как с каждым словом золовки у нее становится теплее на сердце.
Болеслав сделал официальное признание:
– Моя сестра подметила весьма существенную юридическую деталь. Несомненно, половина обнаруженного золота должна была достаться тете Барбаре, а коль скоро моя жена – ее законная наследница, значит, переходит в ее пользование. Признаюсь, мои дорогие, я испытываю глубокое удовлетворение…
Прошло немало времени, пока все не успокоились. Тогда вспомнили о первоначальном замысле – отправке картин на реставрацию. Теперь, когда сняли широкие планки по их обратной стороне, ничто не мешало вынуть полотна из рам и скатать в трубочку, если получится. Самый молчаливый из присутствующих, Анджей, высказал робкое предположение, что и по другую сторону полотна под рамой вполне могло бы уместиться столько же, и все повскакали с мест. Склонившись над картинами, Идалия подняла полотно, на котором предположительно был изображен прапрадед, Юстина присела над предположительной прапрабабкой. Вынули оба холста, и тесть с зятем принялись исследовать рамы.
За тонкими планками оказались такие же ровные ряды царских полуимпериалов. Воцарившуюся по этому поводу эйфорию никто и не думал скрывать. Болеслав, скинувший с себя бремя законности, сиял не хуже золотых монет, его сестра быстро подсчитывала дополнительные материальные блага, Идалия покрылась горячим румянцем, а ее муж меланхолично разглядывал кучки золотых пятирублевок, и взгляд его выражал робкую надежду. Ни один из присутствующих не обращал внимания на Юстину, которая осторожно укладывала на диване вынутые из рам полотна.
И слава богу, что не обращал. На обратной стороне одного из полотен ее пальцы нащупали что-то твердое. Оказалось, тонкий лист картона. Его легко удалось приподнять, и между картоном и холстом обнаружились довольно толстым слоем ровненько разложенные конверты, документы и перевязанные ленточками связки каких-то бумаг.
Юстина точно знала, что это означает, никаких сомнений. Трясущимися руками собирала она в кучу эту старинную макулатуру, жалея, что не носит, по обычаю прабабок, длинных, до полу, широченных платьев с множеством складок и оборок, в которых легко было скрыть не очень крупного слона, не то что эти бумаги. Но их можно затолкать под одну из диванных подушек, вот так, ничего не заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116