Да и отыскать нужных мастеров как-то не удавалось.
– Надо обратиться в какой-нибудь музей, там имеются специалисты по восстановлению старинных картин. Можно узнать.
– Можно, конечно. Интересно, сколько сейчас за это возьмут? Боюсь, реставрация стоит бешеных денег.
Обе молчали, глядя на безнадежно почерневшие полотна.
– А ты уверена, что это портреты? – спросила дочь. – Может, пейзажи? А если портреты, то чьи? Наполеона?
– Нет, прадеда и прабабки. Ну, не совсем так, надо бы добавить по несколько этих «пра». А с чего вдруг тебе пришел в голову Наполеон?
– Понятия не имею. Откуда-то взялся, просто застрял в памяти. Вроде бы в детстве слышала я от Марины, что Наполеон как-то с нашим родом связан. Мамуля, я не хочу, чтобы такое висело у нас в гостиной, надо что-то сделать. Да и раз уж ты так свято придерживаешься воли завещательницы, тем более следует позаботиться о сохранности. Они чьи, твои?
– Теперь, наверное, мои. По завещанию портреты достались дедушке Людвику…
– Дедушку Людвика интересовали только лошади.
– Правильно, а его жена, бабушка Гортензия, отдала портреты мне, в соответствии с пожеланием Людвика, так она сказала.
– Их надо отреставрировать. Ладно, позвоню в музей…
– Нет, – перебила дочку Юстина, – я сама этим займусь, ты права, я должна выполнить волю завещательницы.
Принимая это решение, Юстина вдруг испытала какое-то иррациональное удовлетворение от некой причастности к прабабке Матильде.
Довольно скоро Юстина узнала, что музейные реставраторы принимают и частные заказы, но, во-первых, это дорого стоило, во-вторых, нужно было занимать очередь, ибо множество граждан воспылало вдруг желанием отреставрировать старинные картины, и, в-третьих, картины следовало привезти в музей, только там имелись необходимые для работы реставраторов условия.
Посоветовавшись с Болеславом, Юстина теоретически заняла очередь в музейной реставрационной мастерской.
Портреты предков перевозили два раза, сначала из Пляцувки их доставили в квартиру Гортензии, потом оттуда – в дом Юстины. И всякий раз нанимали носильщиков-профессионалов, ибо портреты были тяжести неимоверной. Потому, собственно, они так и висели на стене, куда их первоначально повесили, перевешивать было проблемой.
– Должно быть, рамы такие тяжелые, – рассуждал Болеслав, – ведь не на камне же нарисованы. Полагаю, нет смысла в таком виде отвозить их в музей, проще вынуть из рам.
– Рамы тоже нуждаются в реставрации, – с некоторым сомнением заметила Юстина.
– Да нужны ли они вообще? Может, проще сделать современные, полегче, а эти выбросить? – предложила Идалька.
Ее муж, призванный на семейный совет, робко высказал свое мнение:
– А не жалко? Кажется, они были позолочены.
– Если даже и были когда-то, позолоты на них не осталось, – возразила Идалия. – Папа прав, нужно вынуть. Закажем новые рамы.
– Какие?
– Пока не знаю. Сначала отреставрируем, а потом посмотрим, какие рамы заказать, чтобы подходили по стилю. Сейчас мы даже не знаем, в какой цветовой гамме выдержаны портреты.
Решающее слово оставалось за Юстиной, а она колебалась. В ее сознании рамы были неразрывно связаны с портретами, и надо бы их так и оставить. Болеслав внимательно изучал рамы. Взял лупу.
– Жуки-древоточцы, – сообщил он, рассмотрев под увеличительным стеклом угол. – Полно дырок. Полагаю, это решает наш спор?
– Если жуки сожрали древесину, почему же рамы такие тяжелые? – задумчиво произнес Анджей.
– Потому что сожрали и остались внутри вместе со съеденным, – предположила Идалия.
– Ладно! – вдруг решилась Юстина. – Делаем новые рамы, а старые сожгу в камине. Снимайте портреты со стены. Справитесь?
– Да, справимся вдвоем, если Идалька отцепит веревку от крюка, – ответил Болеслав. – Надо попытаться дотянуться кочергой.
С большим трудом тесть с зятем сняли со стены поочередно обе картины и уложили у стенки, лицом вниз, даже не очень грохнув по полу. Идалия уже приготовила кусачки и плоскогубцы, ее муж принялся отгибать и вытаскивать бесконечные гвоздики. Наконец выдрал последний, однако широкая планка не снималась. Может, ее приклеили каким-то неизвестным старинным столярным клеем? Болеслав опять вооружился лупой и сквозь нее разглядел еще один ряд совсем мелких гвоздочков, придерживающих планку по наружному краю рамы. Извлекать их было намного труднее, чем первые, загнутые.
– Ничего не скажешь, в старину мастера работали на совесть, – весь взмыленный, пробормотал Болеслав.
Анджей пришел на помощь тестю. Оба сопели и пыхтели. В дверях гостиной появилась Феля, какое-то время наблюдала за происходящим, потом сочувственно предложила:
– Раз уж вы так тут мучаетесь, пойду, пожалуй, чайку свежего заварю.
Юстина кивком одобрила хорошую идею. Идалия стала испытывать угрызения совести, ведь это она настаивала на реставрации картин, не предполагая, что на это потребуется столько труда.
Когда наконец все гвоздики с одной стороны рамы были вытащены, планка пошевелилась.
– Тут четыре такие планки, – неизвестно к кому обращаясь, произнес Анджей и одним сильным рывком отодрал длинную плоскую деревяшку. У присутствующих перехватило дыхание. Весь край обратной стороны картины под рамой оказался выложен тесно прижатыми друг к другу золотыми кружками. Они лежали аккуратной длинной дорожкой и весело блестели в электрическом свете. Фантастическое зрелище!
– В глазах рябит, – только и вымолвил Болеслав.
Протянув руку, он с некоторым трудом отодрал одну монету. Одновременно то же сделала и Идалия.
– «Пять рублей», – прочла она. – Пять рублей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116