У нас порядки какие-то новые вводить собираются, чтобы все вокруг не наше, а ихнее было. Это с какой стати? Если чего внезапно предпримут, мужики меня предупредят, они с поместьем в приязни, ведь я им много помогала.
26 августа
Панич из Паментова к нам заехал и великую новость привез, однако с ним невозможный казус приключился. Как раз из конюшни жеребца необъезженного вывели. Испугавшись чего-то, тот взбрыкнул, начал ржать да рваться, и от неожиданности Флорка упустила из рук целый котел горячего готового сиропа. Сладкая густая масса враз полкухни залила. Сильно разгневавшись, я велела немедля все подтереть, пока не застыло. Всю прислугу согнала, и аккурат тут панич Паментовский приехал. Коня у него конюхи приняли, что во дворе тем жеребцом занимались, а панич в дом вбежал, громко нас окликая, да за общим шумом во дворе и в кухне мы не услышали. В поисках живой души панич услыхал голоса из кухни, туда вбежал и тут же за порогом влез в разлитый сироп. И хуже того, от неожиданности как вкопанный замер. Сироп же, сам по себе прилипчивый, застывал быстро, и за считанные минуты панич прилип намертво. В себя-то пришел, да ног оторвать уже не мог, и помочь ему не было возможности. Панич Паментовский юноша сообразительный, ботинки оставил и босиком по застывшему сиропу легко пробежался, правда, под конец поскользнулся и еще руками в сладость вляпался.
Зол был на это панич Паментовский и поначалу бранился, однако быстро отошел и смеяться принялся. Вот, говорит, сколь сладко его принимают в этом доме. Анелька сюртучок его поспешила стирать, лакей же кочергой до ботинок в сиропе дотянулся и вытащил.
А новости панич Паментовскии принес такие: фронт отошел далеко к востоку, там идут бои, у нас поспокойнее будет. И ходят слухи, что где-то появилось наше, польское, войско и хочет свободу нам отвоевать, пока два наших врага друг с дружкой бьются. Ах, это так прекрасно, что верится с трудом! Вот панич Паментовскии и ездит по округе в поисках войска польского, да никак найти не может. Но оно точно есть, это он твердо знает. Дай нам, Господи, удачу, аминь.
14 сентября
Два немецких жандарма украли нашего гуся из стада. Совсем спятили, даже глупые москали знали, что в эту пору гусятина совсем несъедобная. Хоть бы подавились, проклятые!
18 октября
От этих ворюг алчных все прятать надо, а попробуй спрячь. Польдик с Бартеком все извелись, голову ломая, как урожай сберечь. Ведь одно дело кабанчика, пусть даже корову укрыть, и совсем другое – солому и зерно. Для них, немцев треклятых, самый ценный овес, потому как для лошадей, ну я и подумала – а что, если его в доме спрятать? Набить матрасы, дескать, постель для гостей, а ведь матрасы у нас преогромные, в каждый не менее центнера войдет. Польдик колебался – вдруг кто на них и впрямь спать будет, тогда овес сопреет. Да в нынешние тяжкие времена какие уж гости?
Юстина растроганно подумала, что все-таки никто по заслугам так и не оценил панну Доминику, ее многолетней заботы о хозяйстве, расторопности, смекалки, добросовестности. А ведь, возможно, только благодаря ей первая мировая война не совсем их разорила.
25 ноября
Сена не хватит, мне уже докладывали, стога-то у нас еще до праздников отобрали. Кузен Матеуш, приехав, в отчаяние пришел, ведь отличных молочных коров резать – это уже ни в какие ворота не лезет. Но раз нет кормов… Так я ему призналась, что довольно кормовой свеклы и мелких яблок излишек заквасила в огромных бочках, в землю врытых, они ботвой закиданы, так их и не видать. Растрогался кузен и ручки мне целовать бросился, бесценным сокровищем называя. Как-нибудь до первой травы коров прокормим, хотя без сена тяжко будет.
Тут панна Доминика в записках вспомнила о некой слегка помешанной панне Кислинской, мелкопоместной дворянке из-под Вельска. С ранней весны до поздней осени бродила та по полям и лугам с ножничками в руках и отстригала всяческие травы и цветочки, из которых потом делала изумительно красивые букеты. Засушив, развешивала их в доме. Столько там было тех украшений, что шагу ступить нельзя. Соседи смеялись – этой травой, говорили, трех коров можно всю зиму прокормить. И в самом деле, когда панна Кислинская выбрасывала поднадоевшие декоративные букеты, освобождая место для новых, из них набирался целый стог.
Вот и решила предприимчивая панна Доминика жить не только среди овса, но и среди сена. И теперь до самого конца войны блендовский дом набивала вязанками сухих трав, не обязательно ножничками отстриженных и не обязательно изумительно красивых, зато чрезвычайно съедобных и питательных. А букетов из дому никому не дозволено реквизировать! К весне букеты сами исчезали.
И много еще подобных ухищрений, направленных на то, чтобы сохранить от прожорливого врага что можно, описывала на страницах дневника экономка. И ухищрения эти давали неплохие результаты. Впрочем, до поры до времени.
9 января 1918 года
Случилось страшное несчастье – немцы у нас отобрали всех лошадей, всего четыре штуки сохранились, с которыми Польдик поехал в лес за дровами. Бартек не хотел давать коней, на злодеев бросался, люди его едва сдержали, а все равно его ранили, теперь лежит. Конюх же чудом сумел одну жеребую кобылу в дом завести, мы ее пока что в гардеробной при гостиной содержим. Я сама ее хлебом кормила, чтобы не ржала, когда злодеи разбойничали поблизости, а ей больше пришлись по вкусу мои украшения сушеные, так я не препятствовала, и она целый угол объела. От нечистот я велела быстро с чердака принести старые вытертые ковры, и при ней все время дежурил мальчик с ведерком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116