Вдруг мне повезет и стану жокеем?
Юстина критически оглядела свое чадо и сухо заметила:
– Я, конечно, не эксперт, но сдается мне, жокеями становятся люди маленького роста и щуплые, а в нашем роду, к сожалению, женщины все крупные и дородные. И в ближайшие два-три года ты или наберешь вес, или помрешь с голоду, пытаясь похудеть. Так что хорошенько подумай…
Рассудительная Идалия философски заметила:
– Ну так у меня хотя бы эти три года есть. Поезжу, сколько смогу, по крайней мере в старости будет что вспомнить. Не беспокойся, мамуля.
Затем Юстине пришлось провести душеспасительную беседу с Людвиком. Тот рвал и метал, понося на чем свет стоит повсеместное падение нравов. По мнению старого лошадника, скрывать достоинства и возможности доброго скакуна – уголовное преступление, на финансовые же потребности каких-то неизвестных высокопоставленных политиков ему было совершенно наплевать, и он не желал, чтобы его двоюродная внучка попала в это болото. Юстине потребовалось много времени и нервов, чтобы убедить Людвика не проклинать несчастную.
Напоследок Юстина отправилась к Барбаре.
– Ведь я предупреждала тебя, к чему идет дело, и просила предостеречь Людвика, – спокойно напомнила Барбара в ответ на ее нервные жалобы. – Да, я хожу на ипподром, мне просто интересно, как они там все организовали, и могу заверить – ничего особо ужасного. Раза два в год они устраивают заезды для себя, а все остальное – обычные ипподромные махинации. Разумеется, это не для Людвика, его запросто может кондрашка хватить. У меня же низкое давление, так что, возможно, переживу. А вот метастазы… От меня скрывают и удивляются, что я до сих пор жива, но не принимай близко к сердцу. Я собираюсь прожить до самой смерти!
Барбара и в самом деле страшно похудела, однако держалась стойко, наверное благодаря своему упорству. И еще была жива, когда Идалька отказалась от жокейской карьеры, поняв, что скачки не для нее. Юстина же за эти два года успела расшифровать еще один порядочный фрагмент прабабушкиного дневника.
…все девки кухонные тем недовольны, ну да я во внимание не беру, твердо решив восстановить прежние запасы. Посулю какую-никакую премию – мигом все спроворят. Да и панну Доминику к заготовкам сухого варенья подключу, небось ее не убудет.
Дочь моя Зосенька пользуется в свете чрезвычайным успехом. Меня это радует, однако же, не будучи из тех мамаш, что дитятем своим ослеплены, вижу и недостатки, и они меня огорчают. Младшая моя дочь, хоть, надо признать, удивительно хороша, отличается излишней худобой. В моде девицы пухленькие, в ее же ручках точеных при всем желании не увидишь на локоточках никаких аппетитных ямочек, со спины в нижней части скорее на парня смахивает, да и бюстик невелик. А вот поди ж ты, женихи так вокруг нее и вьются! Потому опасаюсь, уж не охотники ли они за приданым, ибо о наших достатках все знают. Ханнусе повезло, муж ее до сих пор на руках носит, вот бы и Зосеньке такого.
А уж как матери здешних невест пана Порайского обхаживают! Со стороны и глядеть без смеха нельзя. Да и то сказать, лучшая партия в округе. Едва пан Порайский прибыл к нам из вояжей своих заграничных, так все дамы на него нацелились. Под Люблином имения у него огромные, а сверх того еще фирма какая-то богатая, да наследство вдобавок получил по бездетном дядюшке. Миллионное состояние! Для Зоей своей я бы его не желала, субтильный больно и изманерничался до невозможности. Кларисса же так и мечтает его с какой-нибудь из своих дочерей оженить. Однако гонор свой блюдет, не то что Войничи. Те, не убоявшись компрометации, свою Эмильку одну с паном Порайским отправили на длительную прогулку. И ничего не добились, ибо пан Порайский не лыком шит, ни на минуту с глаз гостей не скрывался, только по аллее прохаживался, за кустами не прячась. Висницкие же свою Паулинку аж из Гавролина привезли, и эта панна трепетная по наущению маменьки да теток дозволила себя запереть с кавалером в оранжерее! И опять попусту. Пан Порайский – ничего не скажешь, ума ему не занимать – окно изнутри выбил и, когда все огородники сбежались, при множестве свидетелей всенародно даму галантно за ручку из заточения вызволил, стул к окну подставив, хоть дама изрядно тому противилась. Аж смех берет на все эти ихние ухищрения. В Варшаве же, по слухам, купецкие да банкирские дочки целыми табунами охотятся на богатого жениха.
…Лукашек на своем поставил с ботаникой, ну да Господь с ним. Более огорчает меня то, что половину влуки лучшей пахотной земли отвел под неведомые травы, на сорняки смахивающие. Посевы те лежат между нашими прудами и Загроблем, а говорят, панна Флора Загробельская уже в отчий дом вернулась из светских варшавских салонов. Загробельские вояжировали целый год, пока все не растранжирили да имение по ветру не пустили, сам-то пан Загробельский где-то под Веной скончался, слух прошел – непристойным образом. Расхворался еще не то в Париже, не то в Италии, и обе, жена и дочь, уже хворого спешно его домой везли, сам на том настаивал, да где-то на постоялом дворе под Веной и скончался у них на руках. До Загробля уже в гробу его довезли.
Теперь что осталось проедают, ничего у них за душой нет. И тут через прислугу дошло до меня, что мой Лукашек само имя панны Флоры счел пророчеством, ибо флорою природы сызмальства очарован, и потому ради сей девицы от своих научных занятий отрывается. И в панне Флоре тоже пробудилась нечаянная страсть ко всяким травкам…
…Надо же такому приключиться! Панна Флора в наш пруд свалилась, Лукашек ее спасать бросился, на руках вынес из водной стихии, соблазн великий и искушение, ведь оба, почитай, без одежды были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116