Представляешь, столько всего вокруг происходило, рушились дома и города, гибли люди, а проклятой коллекции ни черта не делалось! Наконец и папаша преставился, в очень почтённом возрасте, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. В завещании он наказал сыну, вот этому самому человеку, на все плевать и беречь только марки. А ведь он был очень богат, но вот видишь, пренебрёг всем имуществом из-за марок, хотя и сам точно не знал, что они собой представляют. Сын, то есть этот человек, в марках тоже не разбирался, разложил коллекцию, осмотрел её и опять запаковал, не имея понятия, что с ней делать. Но раз отец велел — он её берег. Когда началась последняя война, он вложил своё сокровище в чемодан, тщательно обернул чемодан брезентом и закопал в погребе у знакомых в деревне, а после войны достал его в целости и сохранности. В войну он потерял жену и детей, все родные погибли, а проклятые марки остались целы.Потрясённая, слушала я эту невероятную историю, боясь перевести дыхание. Но тут Мартин опять сделал паузу и долго молчал. Так бы его и придушила!— Ну? — спросила я, не выдержав. — Что же было в коллекции?— «Колумбы», — ответил Мартин с непонятным мне отвращением. — Три негашёные серии, комплектные. Два негашёных «Маврикия». «Меркурии» в количестве шести штук, тоже негашёные. Все немецкие княжества, свеженькие, прямо из-под пресса. Канада, Англия, Соединённые Штаты — прелестные подборки, начиная с тысяча девятисотого года. Вся первая Польша, чистая и гашёная, все надпечатки на австрийских, за исключением десятикроновых, американский самолёт вверх брюхом, две штуки. Полный Гондурас и авиапочта, первые марки Молдавии, Испании, Португалии, Сардинии, Пармы, туда её в душу, Родезия, Наталь, Уганда — все до тысяча девятисотого года. А в девятьсот первом, повторяю, проклятый дедушка дал дуба. Так что, к счастью, «Гвианы» не было, зато есть все швейцарские кантоны.— Пресвятая Богородица! — только и могла пролепетать я.Мартин же мстительно закончил:— А из послевоенных — люблинские выпуски и три боксёра вверх ногами. Ну как, довольно с тебя?Ошеломлённая открывшимся перед моим мысленным взором богатством, я не в состоянии была сразу ответить, а потом отозвалась дрожащим голосом:— Довольно. Хватило бы и половины. И что стало со всем этим? Где оно сейчас?Мартина опять блокировало. Он долго выбирал сигарету, закурил и опять уставился в окно. Затем в подробностях изучил потолок моей комнаты, потом перенёс своё внимание на собственные ботинки, после чего по новой принялся изучать пейзаж за окном. И вдруг заявил:— У этого человека были комплексы.Я опять подумала, что уж теперь-то обязательно его придушу, и честно предупредила:— Мартин, у меня нервы.— У меня тоже. И слушай, что я говорю, это важно. У него были комплексы. Фрустрация, понятно? С детства вынашивал честолюбивые планы, мечтал свершить великие дела, но у него как-то ничего не получалось. В семье не воспринимали его всерьёз, там царил культ отца, карьеры он не сделал, война разрушила его жизненные планы, к новому строю он отнёсся без восторга, общество его не оценило. Отсюда фрустрация и комплексы. Впрочем, может, все было не совсем так, я не психиатр. Короче говоря, ему во что бы то ни стало нужно было самоутвердиться, прославиться, прогреметь, пусть только один раз, на всю страну и, желательно, войти в историю.— Если ты сейчас скажешь, что он публично сжёг марки…— Нет, заделаться Геростратом он не собирался, наоборот. Марки он решил передать государству, родине то есть. Но перед этим пожелал узнать, что же собирается пожертвовать родине. Раздобыл каталоги, извлёк и разложил товар, немного разобрался, что к чему, и офонарел. До такой степени, что принялся пополнять свою коллекцию, отсюда в ней и послевоенные марки. О его тайне не знала ни одна живая душа, своё сокровище он скрывал от всех — фамильная черта, узнаешь? А мечтал он о том, чтобы у нас в стране создать филателистический музей, в котором его коллекция будет занимать почётное место, под стеклом, как положено, и большими красивыми буквами — фамилия благородного дарителя. Почтовый музей во Вроцлаве его почему-то не устраивал, он зациклился на филателистическом музее в Варшаве, стал энергично хлопотать и даже выразил готовность вложить собственные средства в создание такого музея. Заявил: все отдам, что имею. А у него оставалось ещё немало. На пенсию, заявил, буду жить. Ну и влип, дурак!Идиотская все-таки манера замолкать в самый неподходящий момент! Нет, я за себя не ручаюсь!— Что значит влип? Во что влип? Посадили его, что ли, за музейную идею?— Не совсем. Просто кое-кто начал интересоваться, чего это он так печётся о музее. Ну и узнали, что есть у него марки, каких свет не видел, похлеще, чем у королевы английской. Наверное, он сам их кое-кому показал, я так думаю — специально, чтобы дело с музеем протолкнуть, а кое-кто не выдержал и проболтался, так что слушок пополз. Подпольным миллионером сразу заинтересовались так называемые элементы. Когда они вломились к нему в квартиру в третий раз, он заволновался: ведь случайно могли и найти марки. Вот он и придумал дьявольски хитрую штуку — отдать коллекцию на хранение постороннему лицу, на которого никто не подумает. А чтобы окончательно запутать дело, официально передать своему нотариусу пакет неизвестно с чем. Люди рано или поздно узнают, что у нотариуса хранится сокровище. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать: если солидному нотариусу что-то передаётся на сохранение, всем ясно, что это сокровище, ценности, в данном случае — бесценная коллекция марок. Никому не придёт в голову, что бесценное сокровище обретается бог знает где, так что в крайнем случае элементы организуют кражу со взломом у нотариуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89