Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спутаешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с правильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток подбавил и воспарил так, что в галерке все рты открыли, и я рот как дурочка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не стала я его слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют, нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и не один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралось у меня сомнение: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером?
Толя сидел ошарашенный и подавленный. "Да она талант", - думал он.
- Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла свою ниточку. Тут Богданов и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно, или в булочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и нету этого серенького человека. Но и то сказать, одевался он всегда как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему присматриваться, задумываться, чем вот это серое существо живет. На меня все мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот сию минуту придумал что-то. А то наоборот - печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-нибудь мычит. Именно, - Елена будто догадалась в этот момент, - я никогда не видела, чтоб человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
В этот момент раздался звонок. Толя посмотрел на часы - было ровно семь.
Елена встала и решительно пошла открывать. Из прихожей послышался мужской голос: "Добрый вечер, Лена." Вместо приветствия хозяйка коротко сказала: "Проходи, если ненадолго, у меня гости". Мужской голос спросил: "Он?" Ответа не последовало.
На пороге появился высокий широкоплечий мужчина со здоровым цветом лица. На нем было зимнее пальто, в руках пыжиковая шапка, на ногах ярко-красные носки. Вслед за ним появилась Елена.
- Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Толя с достоинством кивнул головой. Мужчина пронзительно посмотрел на старинного друга и повернулся к хозяйке:
- Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню, наконец?
- Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.
- Но...
Елена махнула рукой и села в кресло с таким видом, словно никакая сила не заставит ее сдвинуться с месита.
Хорошо, Елена, ты взовлнована и... - взгляд Разгледяева упал на бутылку нокьяка, - не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях, он кивнул в сторону Толи.
- Это очень благородно. Так ближе к делу, - поторопила Елена.
- Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как и я простил тебя.
Елена, как показалось Толе, была совершенно спокойна.
- Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь в больном воображении этого, - Разгледяев подбирал слово, заметив, как сильно Елена сжала ручки кресел, - безответственного человека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра... завтра ни в коем случае не нужно ничего решать. Скажи же свое слово.
- Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу. Вот ты назвал его безответственным человеком, а известно ли тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому, что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что нельзя человека одним словом обозначать. Нет, не слыхал ты этого, и нет этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлыков. С твоими умными мозгами можно счастливо жить, но понимать жизнь нельзя, а любить и подавно...
- Но почему, зачем ты придираешься к словам? - Разгледяев завертел головой. - Ну, пусть ответственный Богданов, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим углом зрения, - ему стало жарко, он расстегнул пальто и ослабил галстук. - Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, возможно, я был не очень внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд... Так сказать, вдохновляющее начало, оно тоже... Частичка тебя в ней...
- А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к твоей книге примешивать. Даже если бы ты ее сжег, я бы все равно не смогла тебя уважать, потому что я думаю, что по большому счету ты сам понимаешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому что знал, что найдется (или уже нашелся) другой прохвост, который учуял протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта по горло всем этим, и не мешай свою дряную книжку сюда. Я не хочу говорить о том, чего нельзя проверять практически, за что, по крайней мере сейчас, розог не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пишите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43