На ее плоском индейском лице сверкали округлившиеся глаза, а кожа в свете лампы блестела как медь.
Джоанна потрогала Хэннаха носком ноги, а потом сложила руки и оперлась на косяк двери.
— Он подонок, ваш друг, но знает, о чем говорит. Я же всего лишь потаскушка, так или иначе.
— Хорошо, — не унимался я. — Но почему?
— О, все началось еще в Гренвилле. Так вообще принято в шоу-бизнесе. А как, по-вашему, я получила все, что у меня есть?
Она вытащила сигарету из моих губ и глубоко затянулась.
— И еще. — Джоанна спокойно взглянула на меня. — Должна признаться, что мне это нравится. Всегда нравилось.
Ее слова звучали очень искренне, Бог знает почему, но слишком искренне для меня.
— Можете оставить себе сигарету, — сказал я и вышел в темноту.
Немного отойдя, я остановился и оглянулся. Она стояла в дверях, и сквозь легкую ткань домашнего халата против света просвечивали очертания ее тела. Меня переполняла какая-то необъяснимая боль. Может, потому, что ничто никогда не случается как в первый раз?
Хэннах тихо окликнул ее, Джоанна повернулась и закрыла за собой дверь. Стоя здесь под дождем, я испытывал какое-то освобождение. Одно стало ясно — пришел конец всему.
Когда я вернулся в ангар, там меня ждали новости. По радио пришел приказ для Альберто немедленно эвакуировать пост в Санта-Елене и назавтра двинуться отсюда. На меня он не произвел никакого впечатления, мне было абсолютно все равно. Я не обратил внимания на встревоженные взгляды Менни, залез в свою подвесную койку и весь остаток ночи пялился на железную крышу ангара.
Однако в глубине души я все-таки понимал, что все мы стояли на краю каких-то чрезвычайных событий, что все шло не так, как надо, и меня переполняли дурные предчувствия.
На следующее утро в девять я отправился в почтовый рейс. Хэннах так и не появился на аэродроме. Я устал, очень устал, глаза щипало от недосыпа, впереди меня ждал тяжелый день. Не только рейс в Манаус, но и еще два полета по контракту вниз по реке.
Конечно, мне следовало бы лететь на "Хейли", но в связи с эвакуацией военных из Санта-Елены он мог потребоваться. Если только им удастся вытащить Хэннаха из ее постели.
Я отвез почту, дозаправился и снова вылетел с запасными частями, которые срочно понадобились одной горной компании в ста пятидесяти милях вниз по реке. Туда со мной отправился португальский инженер. Он явно не верил в надежность моего "Бристоля", но я доставил его в целости и сохранности и взял на борт образцы руд для лабораторных исследований в Манаусе.
Мой второй полет не требовал особого напряжения. Я отвез медицинские препараты в миссию иезуитов, расположенную в семидесяти пяти милях от города, и тут же вернулся обратно, к большому разочарованию священника, руководителя миссии, датчанина по имени Херцог, который надеялся сыграть со мной в шахматы и немного поболтать.
В итоге получился тяжелый день. Только в шесть вечера я снова приземлился в Манаусе. Меня ждали два механика, и мы все вместе закатили "Бристоль" под крышу ангара.
"Хевиланд Рапид", хороший и очень надежный, как мне говорили, самолет, я заметил еще днем. Теперь он стоял в дальнем конце ангара. Под окном кабины красовалась аккуратно выведенная надпись "Johnson Air Transport" — "Воздушные перевозки Джонсона".
Один из механиков, как и в тот раз, подбросил меня до города на своем стареньком автомобиле. Я задремал в кабине, что само по себе вовсе неудивительно, если вспомнить, что мне так и не пришлось поспать прошлой ночью, и меня пришлось будить, когда мы подъехали к отелю "Палас".
Чтобы восстановиться, мне нужно было часов двенадцать поваляться в постели. И очень хотелось выпить. Я потоптался в нерешительности около пустого стула регистратора, соображая, что делать. Потребность в большом бокале бренди пересилила, и я направился в бар. Если бы поступил иначе, все могло бы пойти совсем по-другому, но в нашей жизни так многое зависит от таких вот случайных поворотов.
В баре на крайнем стуле у стойки сидел усталый мужчина небольшого роста и на дне перевернутого стакана строил башенку из зубочисток. Бармена, как обычно, на месте не оказалось. Я бросил сумку на пол, зашел за стойку бара и отыскал бутылку "Курвуазье".
Посетитель следил за мной левым глазом, не отрываясь от своего занятия. Его лицо, покрытое паутиной шрамов, оставалось бесстрастным, и, когда он заговорил со мной, казалось, его губы совершенно не двигались.
— Джек Джонсон, — отрекомендовался он с гнусавым австралийским выговором. — Что-то у меня не очень хорошо получается, выходит, я не такой мастер в этом деле, как те черные ребята.
Я приподнял бутылку, и он одобрительно кивнул. Я прихватил второй стакан.
— Так это ваш "Рапид" там, на летном поле?
— Мой, приятель, "Воздушные перевозки Джонсона". Хорошо звучит, а?
— Звучит просто великолепно, — согласился я и протянул ему руку. — Нейл Мэллори.
— Ну, а я уже представился. Тот "Рапид" и есть воздушные перевозки Джонсона. — Он вдруг нахмурился. — Мэллори? Скажите, так вы и есть тот тип, который летает на том старом "Бристоле" у Черного Барона?
— Какого барона? — переспросил я.
— Сэм Хэннах и есть Черный Барон. Так его все называли на фронте во время войны. Я тоже служил там в Королевских Канадских военно-воздушных силах.
— И вы хорошо его знали?
— Да черт побери, кто не знал Черного Барона? Он первоклассный пилот. Лучший из всех, что там летали.
Значит, все, что он рассказывал, правда, а я-то, грешным делом, кое-что принимал за бахвальство.
— Но все это случилось, как говорится, в другое время и в другой стране, — продолжал Джонсон. — С тех пор бедный старина Сэм скользил по наклонной плоскости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62