Радль. Все упирается в Радля.
Я наконец заснул, однако проснулся незадолго до рассвета и заметил, что ветер усилился. Море пенилось и бушевало, но вздыбленная поверхность воды сглаживалась под мощными струями ливня.
В шесть тридцать дверь открылась, и вошел Дюрст, тот мальчик-солдат, которого я как-то видел, с ведром кофе, черным хлебом и холодными сосисками. Кофе был ненастоящий, но горячий. Фитцджеральд был единственным, кто не пожелал встать; Грант наполнил эмалированную кружку и отнес ему.
Я улыбнулся Дюрсту и спросил:
– Как дела на воле?
– Плохи, очень плохи. – Он покачал головой. – Говорят, погода будет продолжать ухудшаться. Нашим удалось получить метеосводку с Гернси до того, как из-за погоды связь прервалась. Я слышал, как об этом говорили связисты на камбузе.
Появившийся в дверях унтер эсэсовец грубо окликнул его, и он поспешно ушел. Пока запиралась на засов дверь, я перевел остальным наш разговор с Дюрстом, и лицо Хагена снова оживилось.
– Может быть, эта чертова посудина не дойдет сюда вообще?
– Возможно, вы окажетесь правы, – сказал я. – В этих водах всякое может случиться, раз погода ухудшается.
Оставив Хагена с Уолласом обсуждать эту возможность, я взобрался наверх, к одной из старых орудийных бойниц. Внизу, в бухте, слева от меня море перехлестывало через волнолом чудовищными белыми тучами водяной пыли; несколько рыбацких шхун уже сорвались с якорей.
Вид на море был фантастическим. Свинцовые тучи извергали обильную дождевую массу, падающую навстречу волнам, которые поднимались все выше и выше. Сквозь внезапно наступивший разрыв в водной завесе я мельком увидел Остроконечные скалы, угрюмо выступавшие из воды над белой пучиной.
Открылась дверь, и появился унтер эсэсовец, который приказал нам выходить. Фитцджеральд сидел на скамейке, держа в ладонях, как драгоценность, кружку с кофе и уставившись в пространство. Лицо его было серым и изможденным; я никогда прежде не видел, чтобы с человеком произошла подобная перемена.
Он нехотя поднялся на ноги и поплелся за нами. Около грузовика во дворе нас поджидал Ланц в своем черном дождевом плаще, с которого струилась вода.
– Радль снова посылает нас на работу? – спросил я.
– Да, – кивнул он, – там, в гавани, страшный беспорядок. Штейнер уже на месте.
Ну что ж, это лучше, чем сидеть в складе боеприпасов, слушать завывания ветра и ждать, что будет дальше. Мы забрались в кузов грузовика, за нами последовали парни-охранники из СС, и мы тронулись.
* * *
Якорная стоянка для судов в Шарлоттстауне всегда пользовалась дурной славой, ибо при сильном северо-восточном ветре даже в защищенной волноломом акватории порта поднималось сильное волнение.
Когда мы добрались до бухты, дела там были совсем скверные. Внутри волнолома вода кипела, как в котле; порывы ветра достигали силы в семь или восемь баллов. Казалось, что в бухте веселятся черти. С полдесятка рыбацких судов сорвались с якорей, и толпа на пристани, в основном рабочие «Тодта», не знала, что с этим делать. Майор Брандт и Шелленберг стояли у причальной стенки над нижней пристанью.
Лоцманское судно стояло наготове. Это был десятиярдовый дизельный катер с высокой старомодной ходовой рубкой. На борту находился Эзра с командой из бранденбуржцев. На носу в черном дождевом плаще, с непокрытой головой, стоял Штейнер и принимал швартовы с пристани. Он поднял голову и заметил меня, но как раз тут наступил благоприятный момент – волна отхлынула, он быстро выбрал концы, и Эзра вывел старый катер в бухту.
В тесном пространстве гавани и при такой волне вылавливать оторвавшиеся рыбацкие суда было делом, похожим на попытку изловить и привязать одну за другой диких лошадей в загоне. Решившийся на такое в мелководной гавани под то и дело налетавшими шквалами не мог быть уверен в благополучном исходе затеи.
Но Эзра был гением своего дела. Он подогнал катер к носовой части намеченной шхуны, переложил штурвал на борт в самый последний момент и пристроился рядом, а Штейнер ловко перескочил через леерное ограждение с буксировочным концом в руке, быстро закрепил конец, и Эзра стал поворачивать, чтобы отбуксировать судно к пристани.
Им с трудом удалось причалить его, и они сразу же отправились за другим. Стоя и наблюдая, я услышал, как кто-то сказал:
– Настоящие моряки эти ребята. Все до одного. Солдаты солдатами, но и моряки хорошие.
Это говорил Варгер, комендант порта, который стоял тут же в своем дождевом плаще и зюйдвестке.
– Шкипер – что надо, вот в чем дело, – заметил я.
– Эзра? – Он согласно кивнул. – Лучший из всех, которых я видел. На маломерном судне в штормовом море ему нет равных, но сейчас... – И он глянул на свинцовое небо. – Небывало скверная погода для этого времени. Скверная, очень скверная...
– Какой прогноз?
– К сожалению, у нас нет связи с Гернси. – Он опасливо огляделся, удостоверяясь, что его никто не подслушивает. – Радио Би-би-си передало штормовое предупреждение, и у меня в кабинете барометр быстро падает, очень быстро.
– А как насчет скорости ветра?
– Анемометр есть на крыше в форте Виндзор. Я послал вестового наблюдать и докладывать регулярно по полевому телефону.
– Вы думаете, будет хуже?
– Думаю, да. Десять баллов, а может, и одиннадцать, прежде чем «Гордость Гамбурга» подойдет достаточно близко. А вы как думаете? Вы ведь росли здесь.
Десять или одиннадцать баллов? Сильный шторм, переходящий в ураган! Я знал, что дело плохо, но такого представить не мог – весной! И мне вдруг вспомнился рассказ Эзры о той поре, когда ему было всего семнадцать и он рыбачил в прибрежных водах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61