— Что же ты связался с нами?— Запрограммирован на контакт с людьми.— Стало быть, у тебя разочарования независимого, но связанного ума. Ты не живое существо. Ты машина.— А ты?— Что?— Ты живой?— Еще как живой. Я бессмертный. Пошел вон.
Борис Годунов нанес нам неожиданный визит — прикатил в одноколке. Весь его дорожный скарб уместился в дешевой коричневой кожаной сумке, зато сам Борис едва умещался на сиденье одноколки — голубоглазый добродушный русский медведь. От такого ожидаешь шаляпинского баса — чтоб люстры качались и свечи гасли. Но у Бориса хрипловатый приятный тенор. Я очень обрадовался ему. А он был искренне рад, когда познакомился с Натомой.— О, Борис! Сколько лет, сколько зим!Он осторожно покосился на Натому.— Все в порядке. Моя женушка в курсе всего. А о чем я помалкиваю, то она сама вычисляет.— Последний раз мы, сколько помнится, виделись в Киеве — в 1918 году.— Да. И я гадал, как ты пережил всю эту свистопляску с революцией.— Солоно пришлось. Гинь, очень солоно. Хлебнул горя. Но по-настоящему ущучили меня только во время контрреволюции 1999 года. Казнили, сволочи.— Однако ты вроде как живой.— Второе чудо. Борджиа как раз работала в московском медицинском институте имени Лысенко, изучала клонирование ДНК в генах. По ее словам, все эти ДНК до сих пор остаются наполовину загадкой. Наш Луи Пастер соглашается с ней.— Третье чудо!— Эти паскудники порубили меня на куски. Борджиа собрала меня в чан с какой-то жидкой хреновиной — все это, прости, выше моего понимания, а потому рассказать в подробностях не могу. И через двадцать лет она меня вырастила из какого-то оставшегося куска Словом, мы здорово натянули нос моим палачам.— Чудесно.— Однако следующие двадцать лет были самыми тяжелыми для меня.— Учить все снова?— Нет. Это было нетрудно. Заново рождаешься взрослым ребенком. Навыки сохраняются, и учиться очень легко, а вот память о прошлом начисто стирается.— Естественно. Кто же может сохранить весь объем памяти человека вне мозга!— Никто. Пепис сделал все что мог — предоставил мне хронику моей жизни. Но этого, конечно, недостаточно. Очень печально.— Печально. А в чем тяжесть?— Когда после второго рождения я узнал, что я Молекулярный человек…— Погоди. А как ты это узнал?— Борджиа проводила на мне эксперименты с эфиром и наркотиками. Смертельные дозы — и ничего.— Ну, это можно стерпеть.— Но я узнал не только о преимуществах Молекулярных людей, но и об опасности, которая их подстерегает. И меня обуял страх, что я заболею канцелепрой — из-за шока, пережитого во время казни. Как же я страдал! К счастью, пока никаких симптомов этой пакости.— Меня от одного упоминания этой гадости бросает в дрожь.— Меня тоже угнетают подобные размышления. Так что давай сменим тему.— А как ты отыскал нас, Борис?— Был на Церере.— А-а.— Когда помощник Грека сообщил, что вы направились в Бразилию, я сразу понял, куда именно.— Поулос был на астероиде?— Нет.— Так где же он, черт возьми?Русский детина пожал плечами.— Сам я разыскивал профессора Угадая. В Юнион Карбиде мне сказали, что он сбежал на Цереру, но и его на астероиде не оказалось. Вообще, такое впечатление. что Команда ушла в подполье. Никого нигде не найти. Я обнаружил только Эрика Рыжего — в Гренландии, Шейха — в Сахаре, Хадсона — на Южном Полюсе (делает заявки на землю, чтоб потом рыть угольные шахты, как только лед сойдет), да вот тебя. Остальные как в воду канули.— А зачем ты искал членов Команды?— У меня проблема. Обсудим позже.Мы еще поболтали, пообедали, а затем перешли к делу.— Гинь, — сказал Борис, — моя нынешняя карьера под угрозой.— Какая карьера? Разве ты не генерал, как встарь?— Да, я по привычке генеральствую. Только теперь в науке.— А ты разве петришь в науке?— Ни вот столько. Потому-то мне и нужна помощь Команды. Эрик, Хадсон и Шейх ничем помочь не могут. Так что вся надежда на тебя.— Выкладывай, что нужно.— Гинь, тебе надо вернуться в Мексифорнию.— Губы раскатал. Мы тут провели месяц — и никогда я не был так счастлив, как сейчас!— Позволь обрисовать общую картину.— Валяй.— Наш саморастущий компьютер…— Стоп. Что такое саморастущий компьютер?— Ну, тот, что способен бесконечно наращивать объемы своей памяти. Вы его называете Экстрокомпьютером.— Так, ясно. Продолжай.— Московский саморастущий компьютер ведет себя самым отвратительным образом.— Я его понимаю. Я бывал в Москве. От тамошней жизни у меня тоже быстро портится характер.— Пожалуйста, Хинь, — сказала Натомочка, — быть серьезным. Борис, Хинь иметь острый язык.Эта чертовка давно научилась правильно произносить мое имя, но правильно произносить — не хочет. Она права. Это звучит так прелестно, так интимно — «Хинь»…— Извини, Борис, больше не буду. Продолжай,— Наш сверхкомпьютер всегда был паинькой. А теперь сдурел.— И что он творит?— Отказывается решать поставленные задачи. Не поддастся программированию.— И это все?— Разве этого мало? Но главное, такое впечатление, что он хочет жить сам по себе, наплевав на своих создателей. И, естественно, все шишки валятся на меня. Из меня собираются сделать козла отпущения. Из академиков не похерят, а вот с руководства институтом точно снимут.— У меня жуткое чувство, что происходящее для меня не новость.— Дай закончить. Гинь. Сверхкомпьютеры в Ленинграде и Киеве ведут себя точно так же. А также…— …а также везде, где задействованы компьютеры, наблюдаются сбои в работе. Так? Поезда метро и железнодорожные поезда ходят не по расписанию, сталкиваются, самолеты падают, роботы на заводах портят продукцию, конвейеры останавливаются, когда им вздумается. Система связи и банковская система не работают, дистанционно управляемые машины в шахтах как бы свихнулись — и так далее, и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85