И хлеб, и колбаса, и выпивка стали бойко расходиться.
А голос у паренька пронзительный, до самых костей пробирает. Потешный юнец, долговязый, тощий. Сразу видать, сызмальства плохо его кормили. Одно только щедрое солнышко чернявую макушку и припекало, чтобы тянулся выше, а в тело за недостатком питания не вошел.
– А я не граф Тулузский,
Я не король Французский,
И не здешний я сеньор Саварик де Маллеон.
Я странник-забавник,
Одна нога здеся,
другая в поднебесье,
я – ходок по свету,
пою за монету,
а звать меня Горжа,
Рожа Пригожа,
Глотка Лужёна,
По научной же латыни Глутус.
Я у нас самый умный,
Творю на потеху разные глумы,
Глотку деру,
Вам, дуракам, представленье наше объясняю и растолковываю.
Началось! В толпе попритихли, иные даже жевать забыли.
Вот в телеге закопошился кто-то и вдруг выступил, высоко задирая при каждом шаге обмотанные разноцветным тряпьем ноги. Агульон сделал себе лицо свирепое, брови подмалевал углем, чтоб казались густыми и нахмуренными, под нос налепил ужасающие черные усы. Сморщился, резко повернулся туда-сюда, как заводной, оглядел собравшихся гневно.
Мужики так и ахнули, а женщины прыснули и глупо захихикали.
Ничуть не смущаясь, юноша взмахом руки показал на Агульона:
– Извольте видеть, вот это – знатный рыцарь Боссен! У него вот такенный хрен!
Знатный рыцарь охотно продемонстрировал собравшимся вот такенный хрен, сшитый из фиолетового атласа (где только раздобыл, подлец, ткань-то дорогая!) Размахивая им налево и направо, Боссен не забывал корчить престрашные рожи. Встретившись глазами с хорошенькой дочкой Ригеля, фигляр вдруг оскалился в ухмылке, согнал морщины со лба, намекающе задвигал густыми бровями и ласково огладил свой атласный хрен.
Девушка уткнулась лицом в фартук, будто смутившись до смерти. Но Ригелю-то, ее отцу, видно: спрятаться-то она спряталась, да поверх края фартука лукавым глазом подсматривает.
– А вот, – кричит Горжа, – и брат Боссена, доблестный Лантса! У него вот такенные яйца!
Хррясь! Ригель свою дочку – по шее. И в дом ее, в дом, от срама.
У Лантсы бородища накладная, рыжая, торчит веником, а на плащ из дерюги нашит большой крест. И яйца у него и вправду ого-го, тоже атласные, только зеленоватые. С людоедской улыбкой глядит Лантса сперва налево, потом направо.
Зрители дружно ревут от восторга.
Третий выход! Жена благородного Боссена – прекрасная Ильдегонда!
Лицо у Ильдегонды выбелено мукой, волосы накручены на две палки и перевязаны бантами, сверху – белое покрывало.
– Я куртуазна и умна! И мужу своему завсегда я верна!
Боссен подхватывает грубым басом:
– А я зато некуртуазен, нравом свиреп и лицом безобразен!
– А я, – влезает Лантса, – у родителей младший сын, я храбро воюю в стране сарацин!
Желающих посмотреть представление все прибывает. Задние вытягивают шеи, поднимаются на цыпочки, становятся на камни, забираются на деревья, чтобы лучше видеть. А слышно и без того хорошо: все четыре фигляра почти кричат – даже Ильдегонда, несмотря на всю свою куртуазность.
Дама пытается обучать своего супруга любезному обхождению и манерам, в чем не слишком преуспевает.
Повернувшись всем телом, грубый Боссен нацеливается на супругу колючими черными усами.
– Оставьте эти глупости, жена! – вопит он, топая ногами. – Я не желаю слушать! Соколиная охота – вот мое вежество! Кабанья травля – вот моя куртуазность! Лошади – вот мои дамы сердца! Борзые собаки – вот мои пажи! А-а-а!!! – ревет он устрашающе, дабы самые недогадливые поняли: усилия Ильдегонды пропадают втуне.
Но Ильдегонда и не думает сдаваться.
– Чего ради вы должны меня слушать, муж? – переспрашивает она и резко, будто ее дернули за веревку, сгибается в поклоне. – А потому, что женщины во всем превосходят мужчин!
Зрители отзываются возмущенными криками.
– Учить Боссена вежеству, – замечает Горжа (ладони за поясом, ухмылка дерзкая), – все равно что растолковывать благородные науки мужланам вроде вас, полупочтенные!
Разъяренный Боссен несколько раз топает ногой и мрачно хмурится.
Махнув подолом, прекрасная Ильдегонда разворачивается лицом к толпе и широко разводит руками.
– Извольте, я докажу свою правоту! – выкрикивает она, глядя поверх голов на крестьянского паренька и худенькую девушку в подоткнутой юбке, оседлавших толстую ветку придорожной ивы. – Мужчина сотворен из глины и грязной земли! Женщина же – из благороднейшего человеческого ребра! Вот почему мы, женщины, превосходим мужчин!
Девушка визгливо смеется, тряся тощими плечами. Паренек украдкой целует ее в шею.
Ильдегонда протягивает обе руки Боссену, по-прежнему не сводя глаз с парочки.
– Взгляните, муж, как нежны мои руки!
Руки у фиглярки крупные, загрубевшие от ветра, от поводьев, с которыми ей то и дело приходится управляться, исколотые иглой. Но перед представлением она обваляла их в муке.
Показав белоснежные кисти Боссену, она поднимает их над головой, чтобы и зрители могли разглядеть, как следует.
– А каковы руки у вашего пола, муж? Не подобны ли они граблям и лопатам?
Боссен трясет кулачищами. На тыльную сторону ладоней он густо налепил черной щетины.
– Ну, так чего ради мужчины властвуют над нами? – продолжает Ильдегонда, наступая на Боссена, как деревенская склочница, подбоченясь и поводя плечами. – Вы бородаты, как козлы! Вы черны, как вороны! Кожа у вас грубее бычьей! Вы волосаты, как медведи!
Боссен молча размахнулся, желая поучить жену, но тут между супругами, ужом извернувшись, влез Горжа. Пока те обменивались яростными гримасами, Горжа бойко растолковал зрителям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9