все прижались к стене, а сержант со своим саквояжем вышел вперед, откозырял и протянул офицеру свое предписание, тот пробежал его глазами, потом обернулся к проему и окликнул кого-то, оттуда появился капрал с электрическим фонариком и сложенными носилками; с шеи у него свисал противогаз.
Потом они снова пошли меж сырых стен, впереди шагал капрал с фонариком, идущий за ним солдат нес носилки, пол под ногами был скользким от липкой грязи, в проемах виднелись ярусы коек; люди в течение тех пяти месяцев 1916 года приучились слать там под приглушенный грохот и содрогание земли; запах, в котором наверху все-таки было что-то живое, словно он до сих пор хранил частицу того движения, что есть жизнь, не столько усиливался, сколько становился привычным - эта старая, давняя, древняя способность притерпеться неискоренима, поэтому человек со временем привыкает и даже перестает ощущать подземный, рвущийся наружу и обреченный на тьму запах не только разложения, но и страха, застарелого пота, застарелых экскрементов и стойкости; страх доходил до того предела, за которым следовало либо безумие, либо потеря сознания, и с его потерей вместо страха появлялась вонь...
Им повстречалось еще несколько солдат в масках, шедших попарно с гружеными носилками или тележками; внезапно перед ними оказалась ведущая вниз лестница, еще более липкая и сырая; у ее подножия туннель резко сворачивал в сторону, уже без бетонного пола, свода и стен; они свернули вслед за капралом; теперь это был даже не туннель, а грот, пещера, огромная ниша, вырытая в стене в разгар сражения; когда иным способом избавиться от трупов было нельзя, туда сваливали убитых и разорванных на части и засыпали землей, за нишей продол, - жался туннель - обшитая досками нора, где человек даже не мог выпрямиться, - в глубине его виднелся ровный белый свет, очевидно, электрический, оттуда появились еще двое солдат в масках и фартуках, они несли носилки, на сей раз, очевидно, с целым трупом.
- Постойте здесь, - сказал капрал.
- В моем предписании сказано... - начал было сержант.
- Твое предписание... - перебил его капрал. - У нас тут система. И не указывай. Здесь тебе не канцелярия, приятель. Дай мне двух человек и носилки. Можешь пойти с нами, если опасаешься чего-то.
- И пойду, - заявил сержант. - У меня в предписании...
Но капрал, не слушая его, пошел вперед, за ним двое с носилками, последним в тоннель вошел сержант, пригибаясь и прижимая саквояж к груди, словно больного ребенка. Вернулись они быстро, словно в ближайшем захоронении был широкий выбор; почти сразу же, как показалось оставшимся десяти, они увидели, как из норы появился пригнувшийся сержант, попрежнему сжимая саквояж, за ним неуклюже выбежали оба солдата с гружеными носилками, последним вышел капрал, не замедлив шага, он обошел поставленные носилки и направился к лестнице, но сержант остановил его.
- Постой, - сказал он, взял саквояж под мышку, другой рукой достал из внутреннего кармана предписание, карандаш и, встряхнув бумагой, развернул ее. - У нас в Париже тоже есть система. Это француз.
- Верно, - ответил капрал.
- Ничего не оторвано. Все на месте.
- Верно.
- Ни полка, ни звания определить нельзя.
- Верно.
- Тогда подпиши, - сказал ему сержант, протягивая карандаш. - А ты, приказал он ближайшему солдату, - повернись кругом и пригнись.
Солдат повиновался, сержант расстелил на его спине бумагу, и капрал расписался.
- Нужна еще подпись вашего лейтенанта, - сказал сержант капралу, забирая у него карандаш. - Иди скажи ему.
- Ладно, - ответил капрал уже на ходу.
- Все в порядке, - сказал сержант носильщикам. - Несите наверх.
- Подожди, - сказал один из них. - Сперва выпьем.
- Нет, - ответил сержант. - Когда погрузим его в машину.
Ему не хотелось ехать в эту командировку, и ему в самом деле здесь было не место, потому что теперь все двенадцать набросились на него и отняли саквояж, не злобно, не возмущенно, лишь быстро: без горячности, почти равнодушно, почти рассеянно, так срывают для растопки листок с прошлогоднего календаря; бывший взломщик на этот раз действовал в открытую, он достал свой инструмент и на глазах у всех стал возиться с замком. Они думали, что саквояж удалось отнять так легко и быстро потому, что сержант один, а их много, и уставились на единственную бутылку сперва с изумлением, потом с яростью, потом с чем-то похожим на ужас, а сержант стоял над ними и посмеивался с каким-то мстительным и торжествующим наслаждением.
- А где остальные? - спросил один.
- Выбросил, - ответил сержант. - Вылил.
- Какое там вылил, - сказал другой. - Продал.
- Когда? - сказал еще один. - Когда он мог их продать? Или вылить?
- Пока мы спали в грузовике.
- Я не спал, - сказал второй.
- Ладно, ладно, - сказал бывший взломщик. - Какая разница, что он с ними сделал? Их нет. Разопьем эту. Где у тебя штопор? - обратился он к третьему. Но тот уже достал его и ввинчивал в пробку.
- Ладно, - сказал сержант, поднимая пустой саквояж. - Я тоже хочу на свежий воздух. И не собираюсь пить, показывая, что мне тут не нравится.
Он ушел. Они быстро осушили бутылку, передавая ее друг другу, и выбросили.
- Так, - сказал бывший взломщик. - Взяли носилки и пошли отсюда.
Он уже стал главарем, никто не знал, когда это произошло, и не задумывался над этим. Потому что они были теперь не пьяными, не трезвыми, а бешеными; выпитый коньяк в желудках казался холодным и твердым, словно шарики льда, они подняли носилки и почти бегом понесли их вверх по лестнице.
- Куда же он дел коньяк? - спросил у бывшего взломщика шедший за ним.
- Отдал капралу, который сидел в кабине, - ответил бывший взломщик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142