Маленький толстяк у двери, я и забыл о его существовании, вздохнул и сказал:
– Запереть их в камере – все равно уснут. К чему эти уговоры?
Мэнни неприязненно взглянул на него:
– Потому что эти люди – мои друзья. Идите домой, если хотите, мы и втроем справимся.
Толстяк только вздохнул, как я заметил, никто из них не воспринимал оскорблений, и остался на месте.
Мэнни вдруг встал, подошел к нам и посмотрел на меня с выражением сочувствия.
– Майлз, признай же это! Вы прижаты к стене, сделать ты ничего не можешь. Веди себя мужественно и разумно, разве тебе нравится видеть Бекки в таком состоянии? Мне вот никак!
Мы впились глазами друг в друга, и мне как-то не верилось в его гнев.
Тихо, ласково Мэнни сказал:
– Поговори с ней, Майлз. Убеди ее признать правду. Все будет хорошо, поверь мне. Вы совсем ничего не почувствуете. Заснете, а когда проснетесь, будете чувствовать себя точь-в-точь такими, как сейчас, только отдохнувшими. Такими вы и будете. Чему, черт побери, вы сопротивляетесь?
Выждав секунду, он отвернулся и направился к кушетке.

Глава 17

Я медленно погладил Бекки по голове, мягко и ласково, пытаясь как-то успокоить ее. Усталость разливалась по каждой клеточке моего тела; я не был изможден – мы с Бекки какое-то время еще могли держаться, но вряд ли долго. К тому же мысль о сне, о том, чтобы отбросить все заботы и просто заснуть, а потом проснуться таким же Майлзом Беннеллом – эта мысль была опасно привлекательной.
Я посмотрел на Мэнни, который сидел напротив на кушетке, глядя на нас с сочувственным ожиданием. По его глазам видно было, как он хочет, чтобы ему поверили, и мне пришло в голову, нет ли в его словах какой-то непонятной правды. Даже если это было не так, все равно я не мог спокойно ощущать, как насмерть перепуганная Бекки дрожит всем телом возле меня. Я понимал, что могу сделать для нее несколько больше, чем просто так сидеть рядом и гладить ее волосы. Я мог уговорить ее. Я мог принять правду Мэнни, поверить в нее – и своей верой убедить Бекки. Может, это и было решением, как знать.
Размышляя, я крепче обнял Бекки, продолжая перебирать ее волосы. Она не переставала дрожать; усталость овладела моими мыслями и желаниями, и я уж было поддался искушению поверить им и отдохнуть; и вдруг – волю к выживанию подавить невозможно – я понял, что мы будем, мы должны бороться.
Мы должны держаться как можно дольше, до последнего, сопротивляться и надеяться даже тогда, когда никакой надежды уже не будет. Я повернулся к Бадлонгу, пытаясь что-то вспомнить, что-то сказать, надеясь в собственных словах найти поддержку, надеясь, я и сам не знал на что.
– Как это было? – произнес я наконец будничным тоном. – Вся Санта-Мира – как это произошло?
Бадлонг охотно ответил.
– Поначалу в общем-то наобум, – мягко произнес он. – Шары, или коробочки, приплыли сюда. Это могло быть какое угодно место, но в конце концов они очутились именно на ферме Парнелла, на куче мусора, и их первыми попытками было дублирование того, что им встретилось: пустая банка, вымазанная соком когда-то свежих фруктов, сломанная деревянная ручка от топора. Это естественные потери. Они имеют место всегда, когда семена или споры попадают в непригодное для жизни место. Однако несколько других коробочек, – кстати, достаточно было бы одной, – упали, или приплыли, или были занесены ветром или любопытными людьми туда, куда следовало. А потом те, кто был заменен, помогли замениться другим, в первую очередь своим близким. Случай с Вильмой Ленц, вашей хорошей знакомой, типичен: именно ее собственный дядя подложил в подвал коробочку, которая вызвала ее превращение. И именно отец Бекки… – из вежливости он не стал договаривать. – Во всяком случае, как только произошла первая замена, случай перестал решать ход процесса. Только один человек, Чарли Бухгольц, городской контролер газовых и электрических сетей, осуществил около семидесяти замен; у него свободный вход в подвалы, и обычно его никто не сопровождает. Молочники, водопроводчики, плотники действовали в других местах. К тому же, ясное дело, коль уж кто-то в доме становился преобразованным, заменить остальных было делом скорым и несложным.
Он вздохнул с какой-то грустью.
– Безусловно, имели место накладки. Одна женщина видела, как ее сестра спит в кровати, а минуту спустя – процесс еще не завершился – еще раз заметила свою сестру, на этот раз спящей в шкафу в гостиной. Эта женщина просто сошла с ума. Некоторые, те, кто сообразил, боролись. Они сопротивлялись – трудно понять, почему – и это было… неприятно для всех.
В семьях время от времени возникали трудности с детьми: дети ведь иногда очень быстро замечают даже мельчайшие детали. Но в конечном счете все было просто и быстро. Ваша знакомая Вильма Ленц и вы, мисс Дрисколл, очень восприимчивы; большинство же даже не заметило перемен, потому что в общем-то ничего существенного и не было заметно. Ясное дело, чем больше происходит преобразований, тем быстрее идет процесс с остальными.
В его словах я увидел возможность для контратаки:
– Однако какие-то отличия есть, вы сами это сказали.
– Ничего существенного, к тому же это ненадолго.
Но я не хотел уступать, кроме того, мне кое-что пришло в голову.
– Я видел одну вещь в вашем кабинете, – медленно произнес я, припоминая. – Тогда я не обратил внимания, но сейчас вы заставили меня вспомнить это, и я припомнил, что сказала мне Вильма Ленц перед тем, как была заменена. – Все внимательно смотрели на меня. – Вы сказали мне, что работаете над какой-то статьей, проводите какое-то научное исследование, к тому же крайне важное для вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57