- Молодое тянется к молодому. Против
этого не поспоришь, казак. Любовь! - станичник уронил голову. - Если
крепкая ваша любовь, то и ладно, живите с богом! Вишь вон пора какая! - он
показал на степь, на синие воды Дона, - весна в разгаре, пришел радостный
день...
Весна и в самом деле шла веселой хозяйкой по степи, разбрасывая
цветень. Ковыль бежал вдаль к горизонту, склоняясь под теплым ветром.
Озабоченно хлопотали птицы, а ветлы над рекой радостно шумели мягкой
листвой.
Уляша поднялась навстречу Степану, обняла его и поцеловала:
- Спасибо тебе, тату мой родненький, за доброе слово!
На ресницах Степана блеснула слеза: жалко ему было терять полонянку.
- Эх, старость, старость! - сокрушенно вздохнул он. - Кость гнется,
волос сивеет... Отшумело, знать, мое дорогое время. Ну, Уляша, твоя жизнь
- твоя и дорога! - он притянул к себе девку и благословил: - На долю, на
счастье! Гляди, Ермак, пуще глаза береги ее!
Так и ушел Степанка, унеся с собою печаль и укоры. А Уляша как бы и
недовольна осталась мирным расставанием: не поспорили, не подрались из-за
нее казаки. Свела на переносье густые черные брови и, сердито посмотрев
вслед Степану, сказала:
- Старый черт! Молиться бы тебе, а не девку миловать...

Петро Полетай, бравый казак с русым чубом, дружок Ермака, вышел к
станичной избе и, кидая вверх шапку, закричал зазывно:
- Атаманы-молодцы, станичники, послушайте меня. На басурман
поохотиться, зипуны добывать! На майдан, товариство!
На крики сошлись станичники, одни кидали вверх шапки, а другие
подзадоривали:
- Любо, казаки, любо! Погладить пора путь-дорожку!
- За нами не станет, - весело откликнулся Полетай, - только клич
атамана, зови есаула, - от прибылого присягу принимать, да в поход за
зипунами!
Станицы и не видно, вся потонула в зарослях да в быльняке, а казаков
набралось много. Зашумели, загомонили станичники. Ермаку дивно глядеть на
бесшабашный и пестро одетый народ: кто в рваном кафтанишке, на ногах
скрипят лапти, - совсем рассейский сермяжник, - но сам черт ему не сват -
так лихо, набекрень, у него заломлена шапка, на поясе чудо-краса -
черкесская булатная сабля, а за спиной тугой саадак-лук [саадак - лук в
чехле и колчан со стрелами] со стрелами в колчане, а кто - в малиновых
бархатных кафтанах и татарских сапожках. Толстый станичник с озорными
глазами хлопнул казака в лаптях по плечу:
- Пойдем выпьем, друг!
- А на что пить? - ответил лапотник, - видишь, сапоги целовальнику
пошли!
- А мои на что? - засмеялся толстый и притопнул татарским сапожком,
густо расшитым серебром. - Гуляй, казак!
Между тем топа уже кричала, волновалась, и у всех оружие: и турецкие
в золотой оправе ружья, и булатные ножи с черенками из рыбьего зуба, и
янычарские ятаганы, и пищали, изукрашенные золотой насечкой, и фузеи, -
кто что добыл в бою, тем и богат.
Тут был и поп с лисьей острой мордочкой и мочальной бороденкой.
Крупный пот выступил на его темном лице и смуглой лысине. Льстивым
голоском он лебезил перед казаками:
- Куда, чада, собрались? В кружало надо бы...
Гул повис над площадью. Ермаку все внове, занимательно. Он тронул
Полетая за локоть и спросил:
- А попик откуда брался? Не ладаном, а хмельным от него несет.
- Попик наш. Беглый из Рассеи. Обличен он в любовном воровстве, чужую
попадью с пути-дороги сбил, за то и осудили в монастырь. А сей блудодей
соскучился и в бега... Так до нас и добрел... А нам - что поп, что дьякон,
одна бадья дегтю...
На крылечке показался атаман Бзыга в бархатном полукафтане, на боку
кривая сабелька. Глаза, хитрые, быстрые, обежали толпу.
- Тихо, атаман будет слово молвить! - прокричал кто-то зычно, и сразу
все смолкло.
Атаман с булавой в руке прошел на середину круга, за ним важно
выступали есаулы. Бзыга низко поклонился казацкому братству,
перекрестился, а за ним степенно поклонились есаулы, сначала самому
атаману, а потом народу.
- О чем, казаки-молодцы, задумали? Аль в поход идти, аль дело какое
приспело? - густой октавой спросил атаман.
- За зипунами дозволь нам отбыть! Соскучили мы и оскудели.
- Кто просит? - деловито спросил атаман.
- Полусотня, - смело выступил вперед Полетай.
- Что, казаки, пустим молодцов? Любо ли вам потревожить татаришек?
- Любо, ой любо! - в один голос отозвались на площади.
- Быть поиску! - рассудил атаман. - А еще что?
Петро вытолкнул вперед Ермака. Смутившийся, неловкий, переваливаясь,
он вошел в круг. Атаман внимательно взглянул на прибылого и окрикнул:
- Что скажешь, рассейский?
- Кланяюсь тихому Дону и доброму товариству, примите в лыцарство! -
Ермак низко поклонился казачьему кругу. Стоял он среди вольных людей
крепышом, немного сбычив голову. На нем камчатная красная рубаха и широкие
татарские шаровары, сапоги сафьяновые, а на поясе сабелька. Взглянув на
нее атаман, признал булатную:
- Побратим со Степаном стал?
- Другом на всю жизнь! - твердо отозвался Ермак.
- Добро! - похвалил атаман. - Степанка - казак отменный, храбрый! Как
станичники, решим? Любо ли?
- Любо, любо! Только дорожку гладить ему! - закричали озорные казаки.
Ермак чинно поклонился и неторопливо сказал:
- Бочку меду самого крепкого ставлю.
- Любо, любо!
- Есть ли еще чего? - громко выкрикнул атаман.
- И еще есть, - твердо сказал Ермак и, оборотясь к толпе, глазами
нашарил Уляшу, подмигнул ей. Вышла в казачий круг полонянка, как тополь
стройная, походкой степенная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48