..
Рано спустились сумерки, а за ними сразу навалилась кромешная тьма.
Где-то завыли шакалы. Келарь больше не открывал глаз, лежал тих и
недвижим. Мальцев еле упросил ордынца сбить кедолы с ног старца, сам вырыл
могилу и похоронил.
И опять в толпе невольников, но только уже без напарника по цепи,
ковылял Мальцев за нестройным войском Касим-паши. Не стало теперь полчищ,
все в орде перемешалось; передохли кони, истомились люди и у всех было
одно желание - утолить жажду.
Но воды нехватало. Печальные, костлявые люди шли, шатаясь, озлобленно
жалуясь:
- Аллах не пошлет нам удачи: несчастлив наш хункер. От него все
беды...
Касим-паша мрачно оглядывался на редеющую орду. Где сильные и злые
янычиры? Отчего они молчат?
На белом озере бегущих встретили гонцы султана и литовский посол. Они
мчали на сильных конях. Караван верблюдов был увешан турсуками со свежей
водой. Слуги бережно везли сухое мясо, фрукты и сыр.
Одетые в белоснежные плащи и чалмы, гонцы султана торжественно
остановились на дороге. Среди них на тонконогом сером жеребце красовался
светлоусый, с гордой осанкой, литовский посол Янус. Встревоженными глазами
он разглядывал странное зрелище, - на него, словно из загробного мира,
двигались исхудалые, костлявые люди, бредившие на ходу. Они приближались
как призраки, безмолвные и страшные.
На потемневшем аргамаке навстречу послам выехал Касим-паша.
Султанские послы закричали:
- Именем всемогущего аллаха и пророка его, да прославится мудрейший
хункер Селим! Слушай, верный раб, мы принесли весть тебе счастливую.
Приготовься достойно выслушать ее!
Касим-паша сошел с коня, приблизился к послам султана и пал на
колени.
- Алла, алла! Благодарю тебя, всесильный, за счастье услышать
повеление пресветлого хункера! О, благородные, огласите его волю! - он пал
ниц, и сердце его замерло в невыносимой тоске.
"Петлю, петлю прислал хункер и вечный позор!" - с ужасом подумал паша
и готов был разрыдаться, но в этот миг смуглый гонец в белом плаще,
сверкая перстнями, развернул пергамент и прокричал:
- "Волею всесильного аллаха, слуга наш верный, Касим-паша, я твой
повелитель и хункер повелеваю держаться под Астраханью до весны, а весной
из Стамбула пойдет к тебе большая рать. А слуге нашему, крымскому бею
Девлет-Гирею будет положено идти после половодья походом на Москву!"
Кривая усмешка прошла по лицу Девлет-Гирея. В толпе приближенных
Касим-паши он стоял на коленях и слышал все от слова до слова.
Паша поднялся и простер руки к небесам:
- О, я несчастный! Я прах под ногами моего повелителя хункера. Все
свершилось по воле аллаха: чума и голод гонят нас отсюда! И нельзя новой
рати идти к Итиль, пока не утихнет мор.
- Чума! - вскричал литовский посол Ягнус и вздрогнувшей рукой огладил
русые усы. - То великая беда. Я не могу идти дальше!
Султанские гонцы переглянулись, глаза их трусливо забегали.
- Чума и голод! - покорно склонил голову Касим-паша. - Глядите, что
стало с моими воинами! - он вспомнил золотистый паланкин, Нурдиду и еще
печальнее закончил: - Черная смерть унесла у меня самое дорогое.
Гонцы не дослушали жалоб паши, быстро повернули коней и заторопились
обратно. Ягнус пожал плечами и сказал туркам:
- Уйдем от мора! Подальше от этих мест!
Послы не уступали Касим-паше ни одного турсука с водой, ни одного
мешка с фруктами и сыром. Гонцы неслись впереди, а за ними торопилась
орда... Синие горы стали ближе, и вдруг перед изумленными беглецами
распахнулась зеленая долина, а в ней пенилась и билась о камни речонка.
Все бросились к воде. Припали к живительной струе и невольники. Жадно пил
Семен Мальцов. Он запомнил все - и встречу на Белом озере, и побледневшее
от вести лицо литовского посла Януса. Пленник окунул в струю голову, потом
истертые ноги, и чувствовал, как жизнь снова вливается в его иссохшее
тело. Ободряя себя, он думал: "Теперь добреду, теперь вырвусь из неволи!"
Ни на одну минуту его не покидала мысль о свободе.
Не всем, однако, пришлось утолить жажду: из-за реки на резвых конях
вымчали черкесы, они рубили турок, на сильных набрасывали арканы и уводили
в горы. Касим-паша свернул вправо, и опять орда потащилась по солончаковой
степи. Но и тут не было покоя: казачьи ватаги днем и ночью налетали на
обессилевших турок. Они встречали врага в засаде, настигали врасплох на
отдыхе, беспощадно убивали и забирали в плен.
Подошел октябрь. Внезапно задули холодные пронзительные ветры и стал
падать сухой снег. Свершилось редкое в этих краях: под вечер в Диком Поле
закурила, завыла метелица. Степные озерки и реченки затянулись хрупким
тонким льдом, и истомленные толпы - остатки войска Касим-паши - замерзали
на холоде, который неведом был на их родине. Вся степь покрывалась
сверкающей пеленой, на которой быстро возникали, одна за другой,
многочисленные темные точки - трупы коней и замерзших ордынцев.
Скоро Азов!
Опять потемнело. Сошли снега, подуло теплым ветром. Глаза Касим-паши
оживились, он о чем-то беседовал с юрким ногайцем. К вечеру тот исчез, и
никто не знал, что степняк помчался к атаману Бзыге...
На перепутье встретились казачьи ватаги атамана Бзыги и Ермака.
- Отпусти полонян и вернись в Качалинскую! - приказал атаман, блестя
злыми глазами.
- Почему так? - еле сдерживаясь от гнева, спросил Ермак.
- Будет тебе ведомо, что поклялись мы азовцам в мире жить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48