- Ни-ни! - со страхом сказал он. - Ночь темна, до месяца далеко, а в
мраке они встают из могил и рыдают, печалятся... Аллах да спасет нас от
встречи с ними!
Повеяло предвечерней прохладой, и несмотря на то, что солнце
закатилось и наступили сумерки, полчища, объятые ужасом, заторопились
дальше...
Но смерть настигла людей.
Первой внезапно заболела Нурдида. На нежном, выхоленном теле вдруг
появились темно-синие пятна, и на третий день она в корчах скончалась.
Касим-паша в скорби драл себе бороду, царапал лицо, но муллы гнали
его прочь от застывшего тела наложницы. Они грозили:
- Это черная смерть! Она не щадит ни богатых, ни бедных. Прочь
отсюда!
Пашу не допустили к могиле. Труп Нурдиды отказались пеленать, боясь
прикоснуться к зачумленному телу, поспешно зарыли его и забросали камнями.
Золотистый паланкин сожгли, а верблюда, который бережно нес красавицу,
убили и бросили в яму. Но голодные воины обнаружили его, тайком
растерзали, разнесли по частям и с жадностью съели.
Томили жажда и голод. Обессилевшие люди падали, и мимо них с тупым
безразличием проходили орды. Каждый думал только о себе.
Гибель шла по следам. К смерти от голода добавилась смерть от чумы.
Зараза валила сотни людей. Они падали на привалах, застывали у забытых
курганов, у солончаковых озер. Дорога усеялась трупами, которые клевали
налетевшие стервятники.
Мучили и казаки. Они ватагами - по сотне, а то и более - налетали,
тревожили орду, не давая ни отстать, ни воды испить.
Касим-паша двигался день и ночь, а за ним поспешно двигалось
охваченное ужасом войско.
Девлет-Гирей молча следовал за турками. И когда Волга осталась далеко
позади, внезапно из балки вылетела казачья ватажка. Впереди всех на
размашистом дончаке несся коренастый, плечистый казак.
Татарский хан вспомнил свою молодость. Он был природный воин, батырь.
Не заботясь об охране, он повернул коня и вместе с царевичами и немногими
ордынцами кинулся навстречу казакам. Как два вихря, столкнулись всадники,
завертелись, и пошел гул по равнине. Злобно ржали кони, кружили, взрывали
копытами землю, зубами хватали дончаков, злобясь, налитыми кровью,
вставали на дыбы. Крымчаки с криками и визгом рубились, но падали под
ударами казачьих сабель. Могучий конь Ермака подминал под себя
поверженных. Размахивая тяжелым мечом, подзадоривая себя и коня криком,
казак рубил противника наискось, разваливая его от плеча до паха.
Горе Девлет-Гирею!
Оберегая отца, царевичи схватили его лошадь под уздцы и увели от
смерти...
Позади орды, погоняемые плетнями, еле тащились невольники. Семен
Мальцев шел скованный в одной паре с келарем Арсением. Монах был хил,
слаб, седая борода побурела от пыли.
- Не дотянусь, умру, но то радует - бегут басурмане из русской земли!
- сухими потрескававшимися губами шептал он.
- Пусть дохнут проклятые, а мы жить будем! - решительно сказал
Мальцев. - Дойдем до Азова и сбежим. Не сдавайся, отче, бодрись!
Келарь с изумлением смотрел на пленника, покачивал головой:
- Гляжу на тебя и вижу одну тень человека, только очи сверкают
жизнью. Откуда же такая сила?
- От ненависти к ворогу обрел я эту силу! Ух, сняли бы кедолы, я
показал бы им, иродам, на что способен наш человек! - со страстью
вырвалось у Мальцева. - И ты, отец, думай о мести. Она укрепит дух твой!
- Пришел мой час, сыне, - тоскливо сказал келарь. - Вон до того
кургана дотянусь, а там и кости сложу... - Слезы потекли по его жилистым
щекам. Пыль черным пеплом ложилась на лицо и мешалась со слезами. - Велик
и силен русский человек! Он вечный труженик на отчей земле, всю пашенку за
сохой обходит, грады и села из пепла и запустения после татарвы поднимает,
ему бы ликовать да радоваться, а он бедствует. Ордынцы, турки, да паны
рушат его жизнь!
От слабости старик говорил чуть слышно. Семен держал его под руку.
Худой, изможденный, в грязной, рваной рубахе, прилипшей к костлявым
лопаткам, Мальцев, однако, держался гордо. Большие воспаленные глаза его
полыхали ненавистью.
- Погоди, отче, Русь устоит против всех бед! - уверенно сказал он. -
Мы трудолюбы, выдержим все напасти! Одно жаль, жизнь коротка, мало
человеку отпущено.
На исхудалом лице келаря появилась слабая улыбка.
- И в малом русский трудяга успевает сотворить великое. Поведаю тебе,
сыне, предание одно. В рязанской земле усердствовал отрок один -
Переяслав. Мал был, а лучше его никто кож не дубил, не выминал. Кожемякой
посадские и кликали. Один раз, работая, он рассердился, не выходило,
схватил отменную бычью кожу и разодрал, - такой великой силы был
человек...
Взял его великий князь Дмитрий Иванович в поход, в степи. Там сошлись
два войска. И вышел из вражеской рати высокий, жилистый печенег и вызвал
на единоборство. Все убоялись, а рязанский отрог вышел и схватил спесивца,
оторвал его от земли, да так к своей груди прижал, что печенег дух
испустил. Ударил его отрог о землю и изрек: "Не я побил тебя, а Русь! Сила
в ней неисчерпаемая!"
- Вот видишь, и ты крепись, отче! - повеселел Мальцев и, подбадривая
келаря, повел его по дороге.
К вечеру они еле добрели до кургана. Солнце раскаленным ядром
закатилось за синеющие на горизонте горы. Келарь упал и, несмотря на
уговоры Семена, не поднялся больше.
- Тут и уложи в могилу: место приметное! - прошептал он. - А кедолы
сбей с меня, хочу лежать свободным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48