Золотится огонь, отблески его сверкают на
парчовой одежде паши, а над логом раскинулся через небо жемчужный пояс
Млечного Пути.
Ермак видит... На пестром ковре в шатре бесшумно движется в пестрых
шароварах и зеленых сапожках смуглая наложница. Слышен повелительный голос
Касим-паши, но слов не разобрать. Казак сплюнул и хмуро подумал: "Эко,
воин, идет на Русь, а с бабой нежится!" Ему бы, старому, дома сидеть!".
Иван Кольцо вынул стрелу, приложил к тетеве. Не миновать тебе беды,
старый коршун! Ермак глухо ахнул: оперенная стрела с визгом пронеслась
через костер и пронзила шатер. В эту минуту наложница заслонила
Касим-пашу, и стрела угодила ей в сердце. Обливаясь кровью, Зулейка упала
на ковер. Старый паша трусливо оглянулся и захлопал в ладоши. Набежали
янычары, закричали, указывая в темноту. Ермак понял, что пора уносить
ноги. Бесшумно уползли казаки; когда сели на коней и унеслись далеко за
курганы, Ермак сказал:
- Люб ты мне, Иван, но горяч и хочешь взять врага срыва! Коли бить,
так надо бить наверняка!
Кольцо не сразу отозвался, потом схватил Ермака за руку:
- Кровь взыграла, верь мне, в другой раз не промахнусь!
Они выехали на возвышенность, и перед ними опять показались
бесчисленные огоньки в степи.

15 августа турецкие суда подошли к Переволоке и стали сгружать арбы,
заступы, пушки и ядра к ним, порох, свинец, мотыги, кирки и мешки. Над
Доном носились потревоженные чайки. Ржанье коней и людской говор гулко
разносились по воде. Касим-паша и Девлет-Гирей в сопровождении мурз
выехали в степь. Указывая на восток, в ту сторону, где текла величавая
Волга-река, паша сказал:
- Велик путь до Итиля, но сбудется воля мудрого из мудрейших,
великого хункера Селима, - соединим две реки, как двух сестер. Ройте канал
и по нему пойдут наши каторги и поплывут воины...
Девлет-Гирей ухмыльнулся в бороду, подумал: "Не исчерпать воду из
Дона, не перетаскать землю на таком просторе, который под силу одолеть
только доброму коню!" Однако он промолчал и подобострастно поклонился
Касим-паше.
Ранней зарей на необозримом пространстве степи вытянулись тысячи
копачей с мотыгами, заступами и приступили к прокладке канала.
Пронзительным скрипом оглашали степь большеколесные арбы, на которых
отвозили землю. Орды татар относили землю в полах халатов, в походных
сумах. К полудню солнце поднялось высоко над раскаленной равниной; оно
палило, жгло, изнуряло зноем. Сбросив одежду, полуголые воины Селима с
рвением били в землю кайлами, вгрызались в нее заступами; пыль клубилась
над ратью, смешиваясь с дымом костров, на которых в больших котлах ордынцы
варили конину. Воду для питья брали из Дона, но берега его подстерегали
врагов. Стоило турку или татарину ступить в воду, как из камышей с визгом
вырывалась стрела, и горе было ордынцу - он падал, сраженный насмерть!
Касим-паша вышел из золотого шатра и, указывая на сизое марево,
уверял:
- Терпите! Туда польются воды древнего Танаиса-Дона! И там, где
гуляли суховеи, воины Селима напоят коней! Так угодно аллаху, да будет
благословенно имя его!
В клубах пыли и дыма солнце казалось багровым; истомленным землекопам
было в пору ложиться и умирать на жаркой, высохшей земле.
"Нет, не вырыть нам канала! Не видать больше берегов Понта!" - в
отчаянии думали они.
Весна давно отошла. Под жарким солнцем поник и высох ковыль. Затихли
на гнездовьях птицы, не пели больше в голубой выси жаворонки. Ближние
родники пересохли, а на дальних подстерегали казаки. Не исчерпать море
ложкой, - так не перетаскать и землю на Переволоке горстями. Не бывать тут
голубым водам!
Касим-паша смутно догадывался теперь, что изнуренное войско его ляжет
костями, но повеление хункера остается неосуществимым.
Турки кричали своему военачальнику:
- Надо уходить, пока не поздно! Тут спалит нас солнце и погубит
жажда. Пойдем к реке Итиль, на Астрахань, прямо через степи!
Бывалые воины и янычары жаловались Касим-паше на казаков, тревожащих
орду со всех сторон, и просили воли разделаться с ними.
Летний день долог и бесконечен в тяжелом труде, трудно дышится на
раскаленной земле, налетает тучами овод и жалит измученное тело; вода
мутна и тепла, - не утоляет жажды; ветры утихли и нет прохлады. Повяли и
засохли травы, воздух наполнился смрадом, так как стали падать кони,
раздутые туши которых не убирались. Воды Дона застыли в неподвижности и не
умеряли жар.
Русская земля встретила ордынцев негостеприимно. А в одну из ночей на
темном горизонте змейками пробежали огоньки, вспыхнули жаркой полоской и
стали шириться, расти, и вскоре коварные языки пламени заиграли на черном
небе. Они становились то ярче, то бледнели и замирали, то вспыхивали и
тянулись к звездам.
- Аллах всемилостливый, степи горят! - закричали в таборе турки. -
Казаки жгут сухой ковыль! Смерть! Смерть!
Из шатра вышел толстый Касим-паша заплывшими глазами уставился в
синие огоньки. Турки закричали ему:
- Куда ты привел нас? Мы ищем воду, а нас самих скоро пожрет пламень!
Паша перетрусил, хмуро молчал. Следом за ним из шатра вышел
Девлет-Гирей, и его звонкий голос разнесся вдоль Переволоки:
- Вы бабы, а не воины - закричал он, - а степи каждый год огонь,
джигиты всегда жгут посохшие травы, чтоб в рост пошли новые, молодые.
Огонь дойдет до ручья и конец ему!
Небо багровело, языки пламени тянулись вверх, плясали и торопились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48