Кикаха усмехнулся:
– А признайся, ты ведь был рад суматохе. Вы ведь умирали от скуки, верно?
Капитан усмехнулся в ответ.
Тем же вечером к форту приблизился полуконь, несший шест с длинным белым пером цапли на конце. Чтя символ герольда, капитан отдал приказ придержать огонь. Полуконь остановился перед воротами и крикнул Кикахе.
– Ты снова сбежал от нас. Обманщик, но смерть тебя ждет! Не думай, что ты сможешь воспользоваться Большой Торговой Тропой и не опасаться нас! Мы будем чтить Тропу: никого на ней полукони не тронут! Кроме тебя, Кикаха! Мы убьем тебя! Мы поклялись не возвращаться к своим вигвамам, к своим женщинам и детям, пока не убьем тебя!
– Ваши женщины возьмут других мужей! – крикнул в ответ Кикаха. – А дети вырастут, не вспоминая вас! Вам никогда не поймать и не убить меня, полуослы!
На следующий день прискакал сменный отряд и получившие увольнительную кавалеристы поехали вместе с Кикахой в город Таланак. Полукони не появлялись, и после того, как Кикаха пробыл некоторое время в городе, он начисто забыл об угрозах шойшателей.
Но вскоре ему пришлось вспомнить о них.

Глава 2

Река Ваткеткол начинается с речки, ответвляющейся от реки Гузирит в стране Хамшем, или в Дракландии, на монолите Абхарплунта. Она протекает через густые джунгли до края монолита, а затем обрушивается через проточенный водой в твердой скале канал. Долгое время река падает сплошной массой воды, затем, перед тем, как достигнуть подножья тридцатимильного монолита, становится водяной пылью. Тучи докатываются до монолита и скрывают брызги и пену от людских глаз.
Подножье тоже скрыто.
Те, кто пробовал зайти в этот туман, рассказывали, что он все равно, что самая черная ночь, а влага через некоторое время превращается в сплошную воду. Туман простирается на одну-две мили от подножья и где-то там снова становится водой, а потом рекой.
Поток протекает через узкий канал в песчанике, а дальше расширяется. Около пятисот миль река петляет зигзагами, выпрямляется миль на двадцать, а затем разделяется, обтекая твердые скалы гор.
По другую сторону горы река вновь воссоединяется, резко поворачивает и течет шестьдесят миль на запад. Там она исчезает в огромной пещере и, надо полагать, стекает вниз через сеть пещер внутри монолита, на вершине которого находится Индейский уровень.
Где она выходит на свет, знают только орлицы Подарги, Вольф и Кикаха.
Обтекаемая рекой гора-остров была сплошной глыбой агата.
Когда Джадавин создал эту вселенную, он отлил гору из смеси агата и нефрита в три тысячи миль высотой и примерно пирамидальной формы, в яблочно-зеленые, изумрудно-зеленые, коричневые, лиловые, желтые, голубые, серые, красные, черные и разные другие оттенки полосы. Джадавин поместил её охладиться на краю Великих Прерий, а позже направил реку протекать вокруг её подножья.
Тысячи лет нефритовая гора оставалась нетронутой, если не считать приземлявшихся на ней птиц и плававших у прохладного скользкого основания рыб. Когда индейцев провели через врата в этот мир, они наткнулись на нефритовую гору. Некоторые племена сделали её своим богом, но кочевые народы не селились поблизости от нее.
Затем в этот мир поселили неподалеку от нефритовой горы группы цивилизованных людей из древней Мексики.
Случилось это, насколько мог вспомнить Джадавин, ставший позже Вольфом, приблизительно 1500 земных лет назад. Недобровольные иммигранты могли принадлежать к цивилизации, названной последующими цивилизациями ольмеками. Сами они называли себя тишкет-моаками. Они построили деревянные дома и деревянные стены по берегам к западу и востоку от горы и назвали гору Таланак.
Таланаком они называли своего бога-ягуара.
Котчултя – буквально: дом бога – или храм Тош-коуни, божества письменности, математики и музыки, находился на полпути к вершине похожего на ступенчатую пирамиду города Таланак. Он выходил на улицу Смешанных Благословений и снаружи не выглядел впечатляюще большим. Фасад храма – изящное здание, высеченное в склоне горы – представлял собой птичье-ягуарово лицо Тошкоуни. Как и в остальной внутренней части горы, все пещеры, вся резьба, все барельефы были сделаны с помощью трения или бурения. Нефрит нельзя отколоть или расслоить, его можно пробуравить, но большая часть труда по созданию красоты из камня приходилась на трение. Трение порождает прекрасное и полезное.
Таким образом, черно-белый нефрит в этом районе истерли поколения рабов, применявших в качестве абразивов толченый корунд и стальные или деревянные инструменты. Рабы выполнили основную черновую работу, а потом за дело взялись художники и ремесленники.
Тишкетмоаки утверждали, что форма похоронена в камне, и кажется правдой, что её можно открыть – в случае Таланака.
«Боги прячут, люди находят», – говорили тишкетмоаки.
Когда посетитель вступает в храм через дверной проем, который, кажется, сжимается за ним кошачьими зубами Тошкоуни, он попадает в огромную пещеру. Она освещена солнечным светом, льющимся сквозь отверстия в потолке, и сотней бездымных факелов. За красно-белой нефритовой перегородкой высотой в пояс стоит хор одетых в черное монахов с выбритыми и окрашенными в алый цвет головами. Хор поет хвалы Повелителю Мира, Оллимамлу, и Гошкоуни.
В каждом из шести углов помещения стоит алтарь в виде зверя, или птицы, или молодой женщины на четвереньках. На поверхности каждого алтаря выступают петрограммы, а также мелкие животные и абстрактные символы – результат долгих лет самоотверженного труда и длительной неутолимой страсти. На одном алтаре лежит изумруд величиной с голову человека, и существует рассказ о нем, затрагивающий также и Кикаху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73