В любом случае конек крыши — вовсе не то место, где Шемдеру хотелось сейчас оставаться. Киррис пока останется невредимой — хотя, выяснив, в чем дело и как с этим бороться, Шемдер непременно вернется за ней.
Однако оставаться вблизи от только что убитого тобой мага — нет уж, Шемдер не дурак! Он стал спускаться с крыши — с другой ее стороны, подальше от места, где рухнул волшебник, — и осторожно шагнул через край. Потом повис в воздухе, огляделся и неспешно и мягко опустился на землю на безлюдной улице — хотя, он знал, рассчитывать на то, что она долго останется безлюдной, не приходилось. В любую минуту может появиться кто-нибудь, спешащий домой к ужину, а Шемдеру вовсе не улыбалось оказаться поблизости, когда этот «кто-то» наткнется в переулке на мертвого мага. Он повернулся, шагнул за угол...
И почувствовал, что уменьшается в размерах и скрючивается, по коже под растущей шерстью побежали мурашки, сзади возник хвост, одежда исчезла, теплый воздух коснулся тела. Дома уносились вверх, громоздились, нависали над ним. Визжа от ужаса, Шемдер стремглав кинулся к ближайшему убежищу — на четырех лапах. Он нырнул в густую тень под чьим-то крыльцом и, зная, что с улицы его теперь не видно, попытался выяснить, что же это с ним приключилось. Думать было трудно, но он заставил себя цепляться за сознание, чтобы понять, что с ним такое, как ему выжить и разрушить заклятие.
Он понимал, что каким-то образом преображен — тот волшебник, должно быть, успел-таки наложить чары. Он взглянул на лапы, изогнул хвост...
Хвост был длинный, гибкий и голый. Лапы заканчивались длинными, острыми когтями. Пошевелив носом, Шемдер увидел тонкие дрожащие усики. Прикинул по отношению к ступеням свой рост — и понял, что стал крысой. Крупным бурым пасюком.
Плохо, очень плохо, но могло быть и хуже. Он все еще жив. И помнит, кто он. И... а все ли еще он чародей?
Отыскав камешек, он сосредоточил на нем всю свою волю, стараясь увидеть его тем особым образом, как делали чародеи — и ничего не случилось. Камень остался лежать, как лежал.
Он услышал голоса — человеческие голоса — и, оскалив зубы, забился в угол.
Голоса стихли, но он выждал еще несколько минут — просто из предосторожности.
До него доносились шорохи, стуки и другие звуки города, он слышал людей, спешащих по обычным делам, но в крысином обличье с трудом мог различать их. А еще его захлестнули запахи: как выяснилось, нюх у крыс гораздо тоньше людского.
Однако в конце концов он все же решил вылезти наружу. Он был испуган, голоден и хотел найти себе укрытие понадежнее: в фундаменте дома, рядом с которым он съежился, не было ни щелки, куда он мог бы забиться.
Его собственная комната — всего в нескольких кварталах. Если он сможет пробраться туда — он в безопасности. Отпереть дверь он в своем нынешнем виде вряд ли сумеет, особенно учитывая, что кошель с ключами исчез вместе с остальной одеждой, но, может, ему посчастливится отыскать ход, годный для крысы.
И заклятие может развеяться.
Он выполз из угла и рванулся вперед, намереваясь добежать до следующей улицы, — и уткнулся в пару замшевых туфель.
Он взглянул вверх — на него смотрел человек в мантии.
— Шемдер, сын Парла, — произнес человек. — Как интересно: то, что делает тебя чародеем, сохранилось у тебя в мозгу и в новом обличье, но настолько уменьшилось, что совершенно не действует.
Шемдер яростно заверещал и оскалился. Запас слов в крысином языке оказался на редкость ограничен.
— Любопытно, — продолжал маг, — а что будет, если я верну тебе человеческий облик? Останется ли чародейство бездействующим?
Шемдер заверещал снова.
— Мы непременно проверим это, но только не на тебе, — сказал волшебник. — Ты слишком опасен. Никогда бы не подумал, что тебе удастся так легко убить уважаемого мага — и это несмотря на его защиту! Мне еще предстоит отвечать за его смерть перед его семьей и перед Гильдией!
С этими словами он обнажил кинжал. Шемдер попятился.
Он как раз поворачивался, чтобы сбежать, когда маг произнес слово и метнул клинок.
Клинок пронзил крысу, бывшую Шемдером, сыном Парла, пригвоздив ее к земле. Крыса изогнулась, задергалась, пытаясь спастись, избавиться от кинжала, но лишь вогнала его еще глубже. Она запищала в агонии и в муке своей забыла о том, что была когда-нибудь кем-то, кроме крысы. Она скорчилась, мир вокруг нее потемнел — и вовсе не потому, что зашло солнце.
А потом крыса подохла, а Калигир из Нового квартала стоял и смотрел на нее.
Она осталась крысой; порой случалось, что, когда Ашерелево Преображение накладывалось, как сейчас, издали и второпях, смерть разрушала чары. Калигир гадал, не станет ли крыса снопа Шемдером.
То, что этого не случилось, упрощало дело. Избавиться от мертвого пасюка куда проще, чем от мертвого человека.
Разумеется, в душе Шемдер всегда был крысой. Калигир выбрал его потому, что Фенделово Прозрение указало на него, как на чародея, убившего больше невинных, чем кто-либо другой в мире. Его смерть не была потерей.
А вот смерть бедняги Лопина была поистине трагедией. Калигир помрачнел.
Он получил ответ на вопрос — чародеи безусловно опасны. Шемдер проник сквозь защитные чары Лопина, как будто их не было вовсе.
Вести, что он принесет, навряд ли обрадуют Гильдию. Калигир спихнул дохлую крысу в сточную канаву и пошел прочь.
Глава 29
Поздней ночью лорд Ханнер быстрым шагом возвращался через Новый город на Высокую улицу, и на душе его было легко, а лицо озаряла улыбка — до тех самых пор, пока он не приблизился к особняку, известному ныне как Дом Чародеев.
Хоть он и испытал несколько неприятных минут, когда они с Мави, уходя, протискивались сквозь ожидающую толпу, но несколько фраз вроде «Мы были в гостях!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116