Он нарушил основы мироздания, пошел против судьбы и Вселенского равновесия. Позади него оставался вздыбленный, разъяренный Мост, с которого никто еще не уходил по своей воле, впереди простиралось жадное поле всепоглощающей пустоты, усеянное звездами. Но все это было ничто по сравнению с тем, как любил великан. И после всего, что он сумел преодолеть, Самаэль казался ему маленьким и слабым.
Бордонкай перехватил секиру как копье и изо всех сил вонзил ее навершие в грудь урмай-гохона. Страшно вскрикнул Самаэль. И закричал повелитель Мелькарт, чье существование на Арнемвенде в этот миг было прекращено.
Мироздание протестовало, как могло: оно приговорило Арнемвенд к гибели в очистительном пламени, оно запретило этому миру жить дальше, а он не просто боролся, но и побеждал. Своим вмешательством Бордонкай разрушил последние надежды той сущности, которая мнит себя вершителем всех судеб. И она не могла простить давно несуществующему человеку этой смелости.
Рядом на песке умирал га-Мавет. Разбитые ребра и смятое страшным ударом тело болели не так сильно, как тосковала душа. Он не боялся перестать быть, но боялся оставить Каэтану и весь этот мир одинокими и беззащитными. Исполин Бордонкай остановился возле него: его очертания уже плыли и размывались, как тень.
– Пустишь? – спросил с надеждой. И Бог Смерти понял, что есть еще одно деяние, которое они могут совершить.
– С радостью, – прошептал.
И тогда Бордонкай просто поднял его на ноги и шагнул в него, как в храм, в котором давно не было молящихся. И храм принял его – нового жреца, новую душу, новую суть.

ЭПИЛОГ

Это продолжалось так долго, что Каэтана потеряла счет минутам или часам.
Души павших на Шангайской равнине уходили к ней, к той, за которую сражались и умирали, и не было этому скорбному шествию конца.
В числе последних погиб Барахой, унеся с собой жизни двух последних хранителей – Эр-Соготоха и морлока. Вспомнив себя, он не мог поступить иначе, и боги Арнемвенда искренне оплакивали его.
Из четырех фенешангов в живых остались Римуски и Тотоя. А Фэгэраш и Мешеде скончались от ран незадолго до конца сражения.
Маннагарт недаром так долго был вождем трикстеров: он до последнего удерживал ущелье. И умер только тогда, когда его дело было сделано. Из трех с половиной тысяч варваров, пришедших под его началом в Сонандан, в живых осталась едва ли десятая часть. Когда они переодевали своего вождя, прежде чем положить его на погребальный костер, то обнаружили на его теле с два десятка резаных и колотых ран. А ведь он смеялся и распевал до последнего.
Небольшая заминка вышла у трикстеров с обычаем и удушенную жену класть на костер вместе с вождем и его имуществом. Несколько раз подступали с расспросами к Гаймарту и прозрачно намекали на то, что ему надо бы уговорить Каэтану. Но потом отступились – решили, пусть она будет их вождем. Для Интагейя Сангасойи эта новость была не самой лучшей, и впоследствии она не раз вслух выражала тоску по погребальному костру, которым не воспользовалась, когда было так возможно.
Дарамулуну пришлись по вкусу яблоки, груши и виноград, и он мирно пасся в саду вместе с черным быком князя Малана Тенгри, которого совратил с пути истинного и приохотил к не присущим быкам продуктам.
Сам Малан Тенгри скончался через несколько дней после сражения. Сердце остановилось. И даже искусство Гайамарта не помогло. Бессмертный врачеватель сказал, что князь просто смертельно устал – так, как человек устать не может.
Сильно поредело и войско хортлаков. Помощь их была неоценимой: они командовали вражеской армией, подражая голосам военачальников, зато и истребляли их безжалостно. Тетушку Шази не спасла ее кастрюлька – какой-то из танну-ула раздробил ей череп. Зато оставшиеся в живых хортлаки рассказывали самые удивительные истории.
Были убиты Могаллан и То Кобинан. По завещанию, которое нашлось у Нингишзиды, их сожгли, а прах Астерион развеял над Иманой.
По Магнусу Номмо горевал, пожалуй, даже больше, чем по Рогмо. И тщательно охранял от посторонних глаз ларец, добытый чародеем у Аджи Экапада. Маленький альв отдал его Каэтане, когда прошло уже довольно много времени после битвы на Шангайской равнине. И та обнаружила в ларце голову катхэксины Джератты – матери урмай-гохона Самаэля. Голова была жива и невыносимо страдала. Каэ исполнила обещание, данное ею Сокорро, и отпустила катхэксину с миром и покоем. Она и сама не ожидала, но душа Джератты была легко принята ею и долго еще чувствовалась, словно теплый огонек свечи.
Защищавшие Демавенд и его окрестности драконы тоже дорого заплатили за победу: Сурхак погиб, и его провожали в последний путь все боги и древние существа Арнемвенда. Даже Аврага Дзагасан явился проститься с тем, кто был некогда его врагом.
Ни от кого не укрылось, что исцелившийся от страшной раны Бог Смерти Малах га-Мавет сильно изменился. Глаза его – по-прежнему желтые, с кошачьими вертикальными зрачками – стали добрее и ласковее. Весь он как-то вытянулся, превзойдя свой и без того великанский рост, и стал мощнее в плечах. Многие указывали на несомненное его сходство со статуей Бордонкая, стоящей в священной роще Салмакиды, но объяснения этой перемене не находили. Возможно, что-то знала о ней Каэ, но она никогда и никому об этом не говорила.
Крохотные пеньки-филгья посетили ее на следующий день после сражения. Они шли к маленькой богине долгое время и, как обещали когда-то, пришли в тот день и час, когда ей было тяжелее всего. О чем говорили они у фонтана с веселым дельфином? Кто знает... Но после этого филгья остались в Храме Истины и с тех пор следили за зеленым огнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173