К тому же я знаю этого полуэльфа – сын Аэдоны, как же я ненавижу его! Как же я ненавижу тебя, отец, и все твое потомство! Ведь меня ты изгнал и проклял. У тебя не нашлось для меня ни любви, ни прощения! Помнишь, какими мы потерянными были тогда – ваши дети, ваша кровь? И вы, бессмертные, древние, как сам Арнемвенд, благородные, не придумали ничего лучше, кроме как проклясть нас. Так получи же назад свое тогдашнее благословение, отец!
Морлок отступил на шаг, распахивая плащ, и Рогмо с ужасом увидел у него на груди золотое украшение, тускло блестевшее в лунных лучах. Отвратительные монстры сплетались в страстном объятии, и лицо морлока, нечеловечески прекрасное, почему-то напоминало ему морды этих чудовищ. Хотя на самом деле сходства никакого не было.
Вместе с этим порывистым движением проклятого эльфа из темноты словно выступила истинная Тьма – без единого проблеска света, без единой надежды – Тьма и пустота. Ледяная ярость пространства Мелькарта.
– Ты должен заплатить не так, как предполагал, – кричал морлок. – Просто умереть – было бы слишком просто и незатейливо. И я не успел бы почувствовать удовлетворения от твоей гибели. Просто умереть – это легко. Если бы ты убил меня тогда, отец... – тоскливо сказал он вдруг. – Знаешь, бесконечные века мрака и холода – это все-таки слишком. Нужно, чтобы ты сам это попробовал теперь.
Рогмо стоял помертвевший. Ему было плевать сейчас на то, что сотворил когда-то легендарный его предок со своими детьми; ему было абсолютно безразлично, расплатился ли он сполна за все зло, которое причинил. Он помнил только об одном: если сейчас король эльфов Рогмо Гаронман, вооруженный лунным клинком Аэдоны, ступит в этот тоннель вечного Мрака и пустоты и очутится там, в запредельности, в пространстве Мелькарта, то какой же безмерной злобы враг появится тогда у бесконечно дорогой ему Каэтаны! Какого же могущества противник станет противостоять миру и покою его любимой планеты!
Пустота затягивала, словно гигантский водоворот. Выкручивала мышцы, вытягивала жилы. Эльфы пятились прочь, не имея сил подойти к своему повелителю.
Где-то на краю крохотной, словно лепесток цветка, Вселенной, беззвучно кричал Манакор, пытаясь всем телом пробить стену льда, отделявшую его от короля. Но у него ничего не выходило.
Эльфийские белоснежные скакуны ржали и вставали на дыбы, но Рогмо этого уже не видел и не слышал. Он стоял, уперевшись ногами в землю, набычившись, словно все небо внезапно свалилось на его плечи, и не уступал. Ему было вдвойне тяжело и оттого, что король Гаронман как-то сник и ослабел. И человеку Рогмо приходилось вытягивать из этой мертвой бездны сразу двоих – себя и его. Он стоял, вонзив меч Аэдоны глубоко в землю, и твердил сквозь зубы:
– Каэтана, Каэ, услышь, пожалуйста! Придумай что-нибудь. Я ведь сейчас не выдержу!
И громко смеялся морлок, но глаза его при этом оставались черными, мертвыми. Потому что ему было совсем не смешно.
Между королем Гаронманом и его платой за совершенное зло не мог встать никто – ни боги, ни эльфы, ни прочие Древние существа, – но только полуэльф Рогмо. И Рогмо понимал, что его слабые силы угасают.
Внезапно помутневший взгляд его налитых кровью, полуслепых от боли и сверхъестественного напряжения глаз упал на клинок Аэдоны, который служил ему своеобразным посохом в эти минуты.
Когда-то в невероятно далеком теперь Сонандане, в той самой роще, где обитали тени погибших друзей Каэтаны, она учила его:
– Родители дают человеку, приходящему в этот мир, тело, боги – искру таланта, а судьбу и смерть человек выбирает сам.
И в этот момент внезапного просветления, когда все в мире стало ясным и четким, будто он сам создавал его, Рогмо Гаронман выбрал свою судьбу и свою смерть.
Никто из эльфов не успел вскрикнуть, морлок в отчаянии протянул к нему руки, но было уже поздно. Там, на самом пороге бездны, манящей его к себе, король эльфов крепко обхватил рукоять лунного клинка, размахнулся и вонзил его себе в грудь.
Лунный меч очень длинный, и потому Рогмо долго давил на рукоять, хотя конец лезвия уже вышел из спины, обагренный его светлой и чистой кровью. Он упал на траву лицом вперед, одной рукой все еще сжимая рукоять, а другой – цепляясь за шелковистые травинки, словно у них ища поддержки и спасения.
Он лежал как бы на границе между двумя мирами – ни морлок, ни эльфы не могли к нему подойти. И в эти секунды все должно было решиться. Умирающий Рогмо чувствовал, как бездна медленно, но неуклонно втягивает его в себя, и только несколько травинок все еще удерживали его на краю.
Несколько травинок, сумевших вместить в себя целый мир.
А больше Рогмо ничего не видел – было слишком темно.
И вдруг из тьмы и мрака выступили несколько фигур. Одна из них – исполин в черных доспехах – встала между телом Рогмо и краем уходящего в никуда тоннеля. И бездна, ворча, словно побитый пес, отступила перед ним. Бездна уже знала этого непреклонного гиганта и боялась его. Полуэльф почувствовал, как разжались ее костлявые, ледяные пальцы, державшие его за сердце.
Вторым Рогмо увидел га-Мавета. Желтоглазая Смерть подошел к нему, смущенно улыбаясь.
– Мне очень жаль, Рогмо, что нам довелось так встретиться, – сказал он печально. И положил руку на плечо эльфийского короля. – Пойдем, если ты можешь.
Рогмо поднялся и широко улыбнулся га-Мавету:
– Спасибо, что не оставил меня. Пойдем поскорее.
– Она ждет, – сказал бог. – Можно, я провожу тебя?
– Конечно, – откликнулся полуэльф.
Сейчас, когда черный исполин стоял между ним и пространством Мелькарта, у Рогмо было достаточно сил, чтобы не только отойти от края этой бездны, но и навсегда уйти от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173