Искусство требует
жертв. На этот раз оно потребовало в жертву меня.
Престарелый мастер заплечных дел осклабился вставными челюстями.
Добрался я до дома, там совесть еще больше меня кушать стала. И
никакие доводы типа "говна всегда много" уже не помогали. Вколол
я в себя, как последнее средство от надсадных чувств, ампулу
сцеволина, после чего разложился на диване.
Опять электрические соки потекли к голове, а потом началась в
пресловутом конусе иллюминация с вихрями. Вылетел я сам из себя
с ветерком, но вскоре попал в какой-то сачок и оглянулся на
прежнее исконнее тело. От него осталась лишь расплывчатая
клякса. Когда все утряслось, я оказался не на диване и не подле
него, а на автобусной остановке у универсама. Причем, с твердым
и непреклонным желанием прикончить дряхлую вонючку, пытающуюся
скатать из своего дерьма конфетку с моей помощью. Почему бы не
распространить принцип истребления ненужного элемента на самого
товарища пенсионера?
И вот добираюсь я до дома в стиле "вампир". Как раз стемнело.
Черная лестница, по которой когда-то прислуга выносила во двор
остатки обильной номенклатурной жратвы, ныне зазамочена и
заколочена. Только на четвертом этаже виднеется окошко не
забитое фанерой. А рядом с черной - но уже снаружи - другая
лестница - пожарная. Первая ее ступенька где-то на высоте трех
метров. Я никогда не отличался ловкостью, силой пальцев и
небоязнью высоты. Но сейчас все эти свойства были вполне моими.
Подвинул мусорный бак, с него перемахнул на козырек крыльца, а
далее шаг вбок по карнизу - и пожарная железяка любезно
предоставила мне свои перекладинки.
Первый этаж, второй, третий, четвертый, с невозмутимостью
обезьяночеловека карабкаюсь вверх. И вот я у окна, битья стекол
не требуется, рама свободно болтается на петлях - как
подружка на шее моряка, прибывшего с хорошей отоваркой. Еще
немного - и шар в лузе, я на черной лестнице вместе со своими
черными намерениями. Михаил Петрович проживает, пока что, на
пятом. Вот я уже притулился у его двери, закрытой на английский
замок, прислушиваюсь как мышонок, собравшийся проскочить к
харчам. Там, за ней, вроде никаких шебуршений. Достаю из кармана
крепенький перочинный ножик и потихоньку, скреб-скреб, отжимаю
собачку. Оказываюсь на большой кафельной кухне, что обязана была
радовать желудок комсостава. Да и ныне пенсионный Михаил
Петрович, слезно жалея деньгу, все ж покупает и хавает, что
положено.
Где-то в коридоре скрипит, открываясь дверь, кто-то
принимается шаркать ногами. Беру большой кухонный нож со стола
- действия все машинальные, будто собираюсь порезать колбаску
или почистить рыбку. А "рыбка-колбаска" все ближе и ближе.
Я - оперуполномоченный смерти. Я работаю на очень крутого
хозяина.
И вот Михаил Петрович показывается из дверного прохода. Это
становится причиной, а следствием - удар, сильный и точный под
его пятое ребро. Откуда у меня столь развитое мастерство и
выдержка? Да и физическая сила? Михаил Петрович со слабым кашлем
складывается на полу, а я, аккуратно протерев рукоятку ножа,
начинаю выбираться из монументального строения.
Поездка назад закончилась на автобусной остановке, когда
маленькое темненькое пятнышко, замаячившее в глазу, вдруг
взорвалось и поглотило меня.


Когда очухался, был несколько слабый, но свежий, будто
напоенный покоем. Обозначилась мысль - не оттого ли полегчало,
что я в самом деле покончил с Михаилом Петровичем? Однако,
такая мысль не очень растревожила меня. Пенсионер хоть и
противный, но этого не может быть. Такова аксиома и теорема. В
видении я зарезал старца как цыпленка, а в жизни даже муравья
раздавить не в состоянии. И долго размышляю, ударить ли насмерть
клопа. Меня всего передергивает, когда кого-то по телевизору
лупцуют. Да и не выходил я из дому. Башмаки, которые я,
вернувшись после утреннего визита, помыл и почистил - уважаю
глянец - так и стоят в идеальном виде. Сколько лежало жетонов и
денег в карманах, столько осталось. А щека - помятая и
красная из-за долгого катания по диванному валику. Ну какие
могут быть карабкания по пожарной лестнице и убойные удары?
Высота меня так ужасает, что не люблю даже на балконе стоять. К
тому же, сейчас я не только нож, даже конфету не способен сжать
в кулачке.
А что, если опять сработали ясновидение с ясночувствованием? Не
звякнуть ли Михаилу Петровичу, чтоб узнать, здоров ли он или уже
"того". А если "того"? Тогда выходит, что я своей обостренной
экстрасенсорикой зарегистрировал факт убийства. Только откуда
у меня взялись сверхчувства? Я же ничем подобным никогда не
отличался. Наоборот, меня однажды в доме культуры гипнотизер
так заколдовал, что я прямо на сцене пописал в штаны. Однако не
исключено, что подробности убийства я своей фантазией нарисовал.
Это, впрочем, нисколько не умаляет мои неожиданные способности.
Пожалуй, я с ними на кусок хлеба с икоркой всегда заработать
смогу.
Допустим, позвоню я, а там, чего доброго, менты на проводе
сидят, улик дожидаются. Следовательно, они меня вместе с
выигрышем в тысячу баксов цап-царап и в конверт. И долго
довольные будут смеяться. Себе-то я доказал, что не причем, а им
удастся ли наплести? Все сойдется клином - кому как не мне
резать старичка! В итоге, навесят мне две мокрухи и пропишут
свинцовую пилюлю. Говорят еще, что приговоренных не
расстреливают, а пускают на опыты - значит, смогу еще пользу
отечественной науке принести.
Впрочем, менты меня и без звоночка найдут. Я ведь Михаилу
Петровичу расписку оставил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23