Но
однажды, увлекшись этим делом, отправился вслед за своим
плевком.
- Догадываюсь, товарищ лейтенант. Случайно попадали им пулей в
затылок. Умную голову легче подстрелить - она большая.
- В этом твой ум проявляется?- непримиримо проявил себя
милиционер, швырнув на стол долговую расписку, оставленную Борей
у кредитора.
- Одалживать даже Карл Маркс не запрещал. А если Гасан-Мамедов
нарисовал свои денежки каким-нибудь неправильным образом, то это
ваши внутренние дела.
Малыш-следователь аж взвился.
- А ты красиво его кокнул? Значит, любишь должки, которые
отдавать не надо.- ввиду слабой реакции Бориса лейтенант
переключился "на публику".- Знал ведь гад, что долговая
расписка не документ.
"Ну и ну, сон в руку оказался, сразу ясновидение и
ясночувствование у меня прорезались". Боря не обрадовался ни
своему экстрасенству, ни безвозвратной ссуде - хотя полжизни
мечтал о подобных вещах. Или, возможно, легкая подсознательная
радость и проскочила мышкой, но быстро скрылась, сменившись
тревогой. Впрочем сцеволин еще действовал размягчающим образом.
- Есть вещи поважнее денег, сударь.- торжественно заявил Боря и
уточнил.- Разве это слова "гада"?.
- Не думай, Лямин, что я уважаю придурков. Ладно, двинулись.
- Нажмите на тормоза. Санкция на арест - где?
- Ты задержан по подозрению в убийстве Альфреда Мамедовича
Гасан-Мамедова. Я - следователь Фалалеев.
2.
После весьма насыщенной ночи и утомительного дня я покинул
мрачную обитель, дав подписку о невыезде. Все это время работал
конвейер, допрос за допросом. Я не взбесился, потому лишь,
наверное, что доза сцеволина меня еще кое-как утешала.
Конечно, я мог произнести все нужные ментам признания - если бы
со мной поработали "добровольные помощники" следствия из числа
сокамерников. Однако молодой специалист Фалалеев играл все-таки
по правилам.
Я ему всю правду рассказал, конечно же, исключая видение
- не стоит разлагать ядовитыми оккультными словами нежный
милицейский ум. Алиби, слава Богу, железными оказалось. В то
время, когда Гасан-Мамедову раскурочили грудную клетку
(точь-в-точь мой сон), я все-таки валялся дома под балдой. И
старушки, высаженные на скамейке у подъезда, стали мне
союзницами, подтвердив мою неподвижность. Тоже и сосед по
площадке, который весь вечер пилил на лестнице какие-то
колобашки. Кроме того, около виллы Гасан-Мамедова обнаружились
следы башмаков, куда более здоровых, чем мои аккуратные тапочки.
В общем, белобрысый следователь Илья Фалалеев и мог бы
помариновать меня, но от афганских боев у него мозги, как
выяснилось, не вылетели. В общем, он пораскинул ими и выставил
меня на улицу.
Полторы тысячи баксов. Мои и не мои. Счастье или горе? Не в силах
ответствовать на сей вопрос, направил стопы к второму своему
филантропу - Михаилу Петровичу Сухорукову. В отличие от
скороспелки Гасан-Мамедова, этот товарищ с давних пор отдавал всего
себя (и брал взамен у других) на высоких, хотя и закулисных
постах. За что получал от довольной им советской родины
благодарности в письменном виде, вымпелы, бюсты вождей, именные
часы и шашки (те, что для кромсания врага и те, что для отдыха с
друзьями). Все это наглядно присутствовало в его большой
сталинской квартире дома стиля "ампир-вампир". Присутствовали и
те подарки, которые он делал сам себе, умело пользуясь служебным
положением: иконы, фарфор, серебро-Фаберже и такое
прочее. Товарищ Сухоруков, отбарабанив свое на передовых
рубежах, сохранил красивый революционный хохолок на голове, стал
пенсионером и преподавателем капэсэсной истории в том самом
вузе, где мне удалось поучиться.
В моей голове даже сохранилась такая картинка - на экзамене,
где я обречен на муки и пытки, личность нездешней наружности
лопочет на советско-вьетнамском диалекте: "това-рися Ле-нин
и това-рися Круп-ски вдва-ем меч-тали о проли-тарски
лево-рюци", а товарищ Сухоруков только сладостно кивает и
приговаривает: "Правильно, товарищ Фан Вам". Конечно же,
преподавателю льстило, что слушать его лекции, оторвавшись от
своих бананов и АКМов, явился из далеких джунглей даже Фан Вам.
А я оторвался всего лишь от яичницы-глазуньи, поэтому товарищ
Сухоруков ел меня поедом за какой-то седьмой съезд КПСС, который
в моем мозгу скрестился с восьмым.
Страничку из моей рукописи пенсионер-съездовед тоже прочитал.
Кажется, эту.
"- Мне удалось засечь след "товарища", Уотсон.
- Неужели, Холмс. Я не верю своим ушам.
- Его видели в пивной, в Тилбери, в компании с местным
профсоюзником. Он был опознан, потому что добавлял пиво в водку
для получения так называемого "ерша".
- Worsh(уорш)? Какое странное название и странные вкусы!
Однако, если мы поторопимся, то успеем на четырехчасовой поезд.
- Уотсон, Уотсон. В доброй старой Англии всеобщая стачка,
первая, может быть, со времен Уильяма Нормандского. Ах да, чуть
не забыл, тогда не было профсоюзов. Однако, мы сдвинемся с
места. На автомобиле шведской фирмы "Вольво". Четыре цилиндра,
двадцать четыре лошадиные силы, то есть примерно шесть
носорожьих, скорость огибания пространства-времени до 60 миль в
час.
Холмс и Уотсон вышли на Бейкер-стрит, где мрачный забастовщик в
кепке спросил их:
- Почему я работаю, но ничего не имею?
- Потому что вы, наверное, работаете над собой.- отразил Холмс.
- Труд должен быть первейшей потребностью,- кинул прохожий.
- Советую это проверить на себе.
Тогда угрюмый тип прошелся по начищенным штиблетам джентльменов.
- Если вы меня не извините за это, я погуляю по вашим
котелкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23