– Ребята, заберите к себе в барак этого молодца, - попросил Архаров. - Потом уж придумаю, как с ним быть.
Ваня посмотрел на стоящего при Архарове высокого человека в робе и колпаке мортуса, понял - дело неладно, и стащил у него с головы колпак.
– Ни хрена себе! - удивился он. - Мазурики, нашего полку, кажись, прибыло…
– А что нам с него? - задал резонный вопрос Тимофей.
– А пусть потрудится, - объяснил Архаров. - Как вы все лето и всю осень трудились. Авось его Господь и помилует.
Додумавшись до такого решения, он даже обрадовался.
Француз, поняв, что гроза миновала, вдруг раскинул руки, стремительно преклонил колено и заговорил, от волнения вставляя в русскую речь французские слова, так что его сейчас даже и Левушка бы не понял.
– Да уймись ты, - велел Архаров, - и повтори вразумительно!
– Я обещал! - пылко сказал француз. - Я спрятанное имущество видеть показать сан манке обещал!
– Да ну его, - отвечал Архаров. - Тут теперь хрен поймешь, что награбленное, что господское.
– Нет, сударь, о нет! Я доподлинно! Я знаю!
– Ох, отвяжись, не до барахла. Что, Ваня, присмотришь, чтобы он в бараке устроился?
– Как не присмотреть! - Ваня улыбался во весь рот, показывая безупречно крепкие и белые зубы. - Ну, талыгай, распотешил ты нас, мазов. Значит, мыслишь, что мы своими трудами какие ни на есть грехи - да искупили?
– Так и мыслю.
– А… а там, наверху - доложишь?…
Архаров задумался.
– А что вам обещали, когда вербовали в мортусы?
– Послабления обещали в наказаниях… что в Сибирь не пошлют… что ноздри драть не будут… - вразнобой заговорили мортусы.
– Так, значит, и будет, - постарался сказать как можно увереннее Архаров.
– Держи карман шире, - возразил Ваня. - Как мы нужны - так нам всего посулят, как чума схлынет - пожалуйте на каторгу. Ты, талыгай, сам видел - мы не совсем пропащие… Федька вон - как дурак, в застенок попал, что бы ему промолчать…
– Охловатенькой он у нас, - жалостливо и ехидно заметил Харитошка-Яман.
– Ты скажи его сиятельству графу Орлову, - попросил Демка. - Скажи, что и мы тоже пособляли… Ты, барин, в талыгайских чинах, тебя он послушает!
– Сказать-то скажу, вот вам крест, - Архаров перекрестился. - Да и вы не подведите. Соберитесь сейчас же, доставлю вас на бастион, сдам сержанту - и сидите тихо.
– Пошли, мусью, - сказал Федька Клаварошу. - Завтра до церкви добежим, свечку Богородице поставишь, да образ молодого барина выменяй… Ваша милость, чей образ-то искать?
– Господин Тучков у нас февральский, - подумав, отвечал Архаров. - Спроси в церкви хоть у дьячка, какой там святой Лев в феврале…
И тут он вспомнил Устина, все еще сидевшего в чулане еропкинского дома и в душе, очевидно, сто раз пережившего собственную казнь.
И подумал - коли мортусы уже довольно наказаны за свои грехи тем, что полгода жили бок о бок с чумой, и сама чума их пощадила, так ведь и этот самый Устин Петров, возможно, получил свою кару - и под виселицей каждую ночь, поди, раз по пятнадцати стоял, и потерял лучшего друга, за которого сам себя казнит, кажется, более, чем за непонятное соучастие в убийстве митрополита.
Но тут же Архаров сам себе приказал прекратить рассуждения о божественной справедливости - не гвардейское это дело. Потом уже можно будет потолковать со Шварцем, для коего справедливость - подвал без света с Салтычихой-людоедкой внутри. Сейчас же надобно как-то выпроваживать мортусов из особняка. Ишь, встали и глядят… и как ведь глядят!…
В их лицах - пока эти лица не скрылись под колпаками, - была усталость, но не та, что от тяжкого труда. Их труд можно было назвать опасным, но не тяжким. Усталость от прежней жизни была в них, и еще - тоска. Словно бы эти бывалые, тертые и много что презирающие мужики хотели перейти в иную жизнь - ту, где все попроще, потише, без всплесков внезапного богатства, в жизнь, спокойное течение которой становится заметно лишь по тому, как растут дети…
– Нет, о нет, - не унимался Клаварош. - Я обязан показать благодарность! Все спрятано, чужой найдет ля трезори с затруднениями, я покажу!
– Ну, черт с тобой, показывай, - согласился Архаров. - Коли там немного добра. Подождите, ребята, может, он и прав - завтра будем опечатывать, так чтоб и без него понять, что к чему… Федя, возьми факел, пойдешь с нами.
Клаварош повел через весь дом, одновременно рассказывая про расстрелянного вожака мародерской шайки - Якова Григорьевича, как он всех держал в ежовых рукавицах и не позволял тут же делить награбленное, а велел выжидать спокойного времени.
Пришли в спальню самой госпожи графини. Клаварош опустился на четвереньки и выгреб из-под кровати два ночных горшка, весьма вонючих.
– Не извольте сердиться, - сказал он. - Это так разумно придумано.
Он лег на пол и по пояс исчез под кроватью. Вдруг оттуда вылетел узелок, за ним другой.
– Не тронь! - удержал Архаров Федьку. - Из зачумленных домов взято, тут без уксуса не обойтись.
Вылетел третий узелок, покрупнее, за ним четвертый. Они скользили по полу и утыкались в стенку с весомым бряком. Вдруг под кроватью заскрипело, затрещало, и Клаварош принялся поминать по-французски дьяволов в несметных количествах. При этом он еще брыкался длинными ногами.
– Эй, тебя там черти, что ли, дерут? - спросил Архаров, а Федька засмеялся.
Ноги переместились, теперь они были расположены наискосок.
– Да ладно тебе, мусью, - сказал Архаров. - Я понял, где у них главная казна хранится. Завтра пришлю солдат, они кровать сдвинут…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118