Ей-богу, Джим не выдержал и расплакался, да ещё и пирогом подавился, и пришлось его колотить по спине, чтоб он не задохнулся - а то бы никакой разницы: что задохнулся, что повесили.
Джим пришёл в себя, повеселел, тоску его как рукой сняло. Взял он своё банджо и стал петь - только не «Скоро буду далеко отсюда», как раньше, а «Джинни, напеки лепёшек» и все самые весёлые песни, какие только знал. И хохотал до упаду над Королём и Герцогом, а я смотрел на него, и у меня душа радовалась. А потом лихо сплясал негритянский танец и сказал, что с детства себя таким молодым не чувствовал.
Он захотел повидаться с женой и детьми, если их хозяева разрешат, и с шерифом тоже - а ведь раньше и слышать об этом не хотел. Мы обещали, что попробуем это устроить. Хорошо бы привести их завтра утром, чтобы Джим успел с ними попрощаться, пока не приплыли на пароходе Король и Герцог.
В ту ночь мы собрались в дорогу, а утром я пошёл к судье Тэтчеру и взял восемьсот долларов. Судья очень удивился, но я ему так и не сказал, для чего мне деньги. Том взял еще восемьсот, и мы пошли договариваться насчёт жены и детей Джима. Хозяева были очень к нам добры, но не смогли их отпустить прямо сейчас. Обещали, что отпустят в другой раз - может быть, на следующей неделе, ведь торопиться некуда? Мы, ясное дело, ответили, что некуда - а куда было деваться?
Мы пошли в тюрьму, и Джим очень расстроился, но понял, что ничего тут не поделаешь. Неграм к таким вещам не привыкать.
Мы болтали как ни в чём не бывало, пока не услыхали шум парохода. Тут мы так разволновались, что даже говорить не могли. И каждый раз, когда на дверях лязгали цепи и засовы, у меня дух захватывало и я думал про себя: это они! Но никто не появлялся.
Король с Герцогом так и не пришли. И мы, и Джим, конечно, расстроились, но подумали: ничего страшного - они, наверное, напились, устроили драку, и их забрали в каталажку, а завтра они появятся. Ну, мы спрятали деньги и пошли на рыбалку.
На другой день решили, что суд будет через три недели.
И снова ни Короля, ни Герцога.
Мы решили: подождём ещё денёк и, если они не появятся, отправимся в Сент-Луис, пойдём в каталажку и узнаем, сколько им ещё осталось сидеть.
Они не появились. Пришлось нам ехать в Сент-Луис. И ей-богу, оказалось, что в каталажке их нет и не было!
Дела были хуже некуда. Том даже стоять не мог - пришлось ему сесть.
Мы не знали, что теперь делать: где ж этим жуликам ещё быть, кроме каталажки?
Тогда мы пошли в следственную тюрьму. Никакого толку - там их тоже не было.
Нам с Томом стало страшно. Но надо было не сидеть сложа руки, а что-то делать. Город большой, просто огромный - говорят, в нём народу шестьдесят тысяч, а может, это и враньё. Но мы всё равно за четыре дня обшарили его вдоль и поперёк, особенно самые лихие места. Но Короля с Герцогом так и не нашли - их как ветром сдуло.
Мы совсем приуныли - ничегошеньки у нас не получается! Наверняка с ними что-то случилось - неизвестно что, но, ясное дело, не пустяк какой-нибудь. И если так дальше пойдёт, то и Джиму несдобровать. Я решил, что они умерли, но Тому ничего не сказал - ему бы от этого легче не стало.
Пришлось возвращаться домой с пустыми руками. Мы почти всю дорогу молчали - говорить было не о чем, зато было о чём подумать. Самое главное - что мы скажем Джиму и как сделать, чтобы он не терял надежду.
В тюрьму мы ходили каждый день, и делали вид, что ничего не случилось, и притворялись весёлыми. Старались мы как могли, но получалось у нас из рук вон плохо - никто бы на такое не поддался, кроме старика Джима, который нам верил. Держались мы две недели с лишним, и в жизни не было у нас дела трудней и печальней. И каждый раз мы повторяли, что всё будет хорошо, но к концу у нас уже не получалось сказать это твёрдо и от души, и Джим почуял неладное, и сам принялся нас подбадривать и утешать. Мы едва могли это вынести: значит, он понял, что мы сами не верим по-настоящему, и от жалости к нам даже за себя перестал бояться.
Но был такой час, когда мы к тюрьме и близко не подходили - когда прибывал пароход. Каждый раз мы его встречали и смотрели, кто сходит на берег. Вначале, бывало, подходит пароход к пристани, и кажется мне: вон эти два жулика, в толпе на полубаке. Толкаю Тома локтем и говорю: «Вон они!» - а потом оказывается, что обознался. И в конце мы уже ходили туда по привычке, пассажиров оглядывали безо всякого интереса, а как все сойдут на берег, разворачивались и шли прочь. Странное дело: месяц назад я всё бы отдал, чтобы избавиться от Короля с Герцогом, а сейчас я бы им обрадовался, как родной маме!
Том побледнел, потерял аппетит, спал плохо, ходил мрачный и всё больше молчал. Тётя Полли так беспокоилась за него, что чуть с ума не сошла. Она думала, это Сыны Свободы так напугали Тома своими листовками и рогом, что тот заболел. Каждый день она пичкала Тома всеми лекарствами, что под руку попадутся, а когда подглядывала за ним в замочную скважину, Том, вместо того чтобы скармливать лекарства кошке, ел их сам. От этого тётя Полли ещё пуще перепугалась, а ещё сказала: попадись мне этот Сын Свободы, что развесил листовки, ей-богу, кости ему переломаю!
Мы с Томом были свидетелями, а защищать Джима должен был молодой такой адвокат - он приехал в город совсем недавно и сидел без работы, а больше никто не взялся защищать свободного негра, хотя мы обещали хорошо заплатить. Им не хотелось подводить Тома, но ведь им тут на жизнь зарабатывать, а вольных негров у нас не любят. Том всё понимал - он бы и сам не стал защищать свободного негра, кроме Джима.

Глава 10
Наутро тётя Полли не хотела пускать Тома в суд. Говорила, что мальчишкам там делать нечего, да нас и не пропустят - весь город туда собирается, и нам места не хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26