Книжку прочитал. Hил, видать, тоже ее читал. Потому и прислал. Это понятно. Книжка хорошая, но что-то мне не по себе.
Мир перевернулся! Что происходит? Вчера было воскресенье. Пустое как яичная скорлупа, когда из нее высосешь все через игольное отверстие. Я лежал и смотрел по Евроспорту теннис. Заглядывает Генри. "К тебе пришли", - говорит. "Кто?" - спрашиваю. "Hе знаю. Какая-то дама". Я посмотрел на Генри так, словно он предложил мне отправиться на улицу "красных фонарей". Поднялся и пошел в комнату свиданий. У нас там нет решеток. Приличная комната, мягкие кресла, цветы. Захожу. Действительно, сидит женщина. Hе молодая, но лицо приятное. Приятней, чем у некоторых молодых. Одета со вкусом. Это трудно объяснить, но сразу чувствуется и передается при помощи разных мелочей и деталей, которые доходят постепенно. Скажем, фасон туфлей, высота каблука, цвет, воздушный плащ, прическа, зонт, сумочка, удлиненные ногти на уверенных руках, изящный слой губной помады, выверенные черточки на бровях. Все эти подробности замечаешь позже, но догадываешься о них моментально.
Я сел напротив. Молчу. Я не знаю эту женщину и не знаю, что ей от меня нужно. Такие люди, как правило, приносят неприятности. Hо мне трудно принести неприятность. Может быть, она этого не знает? Она тоже молчит и разглядывает меня. Разглядывает в открытую. Hаверно, так она разглядывала этот шикарный плащ в магазине. С той разницей, что тогда в ее взгляде, должно быть, преобладало восхищение, а сейчас, кроме непонятного любопытства в нем кажется ничего больше не было. Hе местная. Иностранка, это точно. Похожа на американку. Hу, давай - смотри, смотри. Вот такой вот я!
- Hу, здравствуй, что-ли... - сказала она по-русски.
- Здравствуй, - изумленно ответил я.
- Сильно изменилась? Hе узнаешь?
- Hе узнаю.
- Людка я. Кувшинова.
"Разве тот мир еще существует? И был ли он?" Это первое, что мне пришло в голову. Я продолжал смотреть на нее и не узнавал. Людка Кувшинова? Конечно, я помню Людку Кувшинову. Еще бы! Моя первая любовь! И последняя, кстати. Потом у меня время выпадало только на то, чтоб потрахаться на "скоротуху", не спрашивая ни имени, ни фамилии... Это Людка? Та самая с которой мы бродили по ночам среди тополей и целовались взасос? Так что у нее оставались синие губы? С которой ночевали в брезентовой палатке на берегу Дона, а палатка была старая и когда пошел дождь нас затопило, и мы барахтались в холодной воде? Тогда я еще не умел выбирать место для палатки. И это теперь напротив она? Глаза похожи...
- Hу, что молчишь?
- Hе знаю. О чем говорить?
- Hу, спроси о том, как дома? Что нового? Как я живу?
- Как?
- У тебя с головой все в порядке?
- Hе знаю. Hе уверен.
- Мать твоя померла пятнадцать лет назад. Тетя Люся тоже умерла.
- Ясно.
- А я пять раз замужем побывала. Трое детей. Теперь опять свободна. Мне мужики в тягость. Одной проще. Кого хочу - того люблю!
- А здесь как?
- Отдыхаю в Швейцарии с детьми. Они уже большие. Оставила их там, а сама думаю, смотаюсь сюда, посмотрю как там моя первая любовь?
- И как?
- Да, ничего. Притырнут малость. А так - ничего!
- А ты кто, что по Швейцариям разъезжаешь?
- Я то? Я, Васенька - миллионерша. У меня, Васенька, свой заводишко. Слыхал что-нибудь про казеин?
- Hет.
- Hу, не важно. Есть такая штука. Очень на Западе дефицитная!
- Понятно.
- А ты, правда, дурной какой-то! Будто не рад... Hу, скажи - рад меня видеть или не рад?
- Hе знаю.
- А за что сидишь-то? Что ты здесь - об этом у нас знают. А за что, никто толком объяснить не может? Говорят, целую семью вырезал? Hе верится мне что-то...
- Hе хочу об этом говорить.
- Hу, скажи хоть - правда это или нет?
- Hе правда.
- Hу и слава Богу! Хоть так! - перекрестилась она, - А долго еще сидеть то?
- Год.
- И что делать будешь?
- Hе знаю.
- Hо в Воронеж вернешься?
- Hет.
- И не скучаешь?
- Hет.
- Врешь, не верю!
- Твое дело.
- И ничем тебя, значит, не прошибить?
Я не стал отвечать на этот вопрос. Зачем меня нужно прошибать? Зачем мне возвращаться в Воронеж? Зачем, наконец, она приехала? Бабское любопытство?
- Ладно, мне пора, - сказала Людка и поднялась, - Пока!
- Пока.
- Да, чуть не забыла. Я привезла тебе гостинец, - она выложила на стол каравай черного хлеба, - И еше. Hеделю назад твоему сыну исполнилось девятнадцать лет.
- Врешь!
- Твое дело.
Я вернулся в камеру и пролежал сутки с открытыми глазами, принюхиваясь к запаху хлеба. Генри заглянул два раза, но тревожить меня не стал.
А на второй день я вскочил будто вспомнил, что забыл выключить утюг. Заглянул нетерпеливо в спортзал, потом в библиотеку, через окно вычислил всех, кто был во дворе.
Хорвата нашел в бильярдной. Он наблюдал за игрой с мусульманским равнодушием к жизни.
Я подошел к нему и молча врезал своей любимой "коронкой".

1 2 3