Только где противник - не ясно.
Ничего об этом карта не говорит. И оттого впереди дивизии рвутся два
десятка рот, и моя - в их числе. Роты эти - как растопыренные пальцы одной
ладони. Их задача - нащупать самое уязвимое место в обороне противника, на
которое командир дивизии обрушит свой тысячетонный кулак. Уязвимое место
противника ищут на огромных пространствах, и поэтому каждая из высланных
вперед рот идет в полном одиночестве. Знаю я, что идут где-то рядом такие
же роты лихо и стремительно, но обходя очаги сопротивления, - деревни и
города. И моя рота тоже в изнурительные стычки не ввязывается: встретил
противника, сообщил в штаб и отходи. Скорее отходи и снова вперед. А где-то
вдали главные силы, как ревущий поток, прорвавший плотину. "Вперед, ребята,
вперед на Запад!"
А бронетранспортер с белым флагом не отстает. Он, проклятый, вдвое легче
танка, а силищи в нем почти столько же. Пару раз пытался я оторваться: мол,
высокие скорости - залог победы. Но не выгорело. Когда взводом командовал,
то такие вещи вполне проходили, но с ротой не пройдет. Разорвешь колонну,
танки по болотам порастеряешь. За это не жалуют, за это с роты снимают.
Черт с вами, думаю, проверяйте на здоровье, а роту я растягивать не буду...
- Кран впереди! - кричит по радио командир шестого танка, высланного
вперед.
"Кран? Подъемный? Точно! Кран! Весь зелененький, стрела для маскировки
ветками облеплена. Где на поле боя можно кран увидеть? - Правильно! В
ракетной батарее! Каждый ли день такая удача!"
- Рота! - ору. - Ракетная батарея! К бою...Вперед!
А уж мои ребята знают, как с ракетными батареями расправляться. Первый
взвод, обгоняя меня, рассыпается в боевую линию. Второй, резко увеличивая
скорость, уходит вправо и, бросая в небо комья грязи из-под гусениц,
несется вперед. Третий взвод уходит влево, огромным крюком охватывая
батарею с фланга.
- Скорость! - рычу.
А водители это и без меня понимают. Знаю, что у каждого водителя сейчас
правая нога уперлась в броневой пол, вжав педаль до упора. И оттого
двигатели взвыли непокорно и строптиво. И оттого рев такой. И оттого копоть
невыносимая: топливо не успевает сгорать полностью в двигателях, и жутким
напором газа его выбрасывает через выхлопные горловины.
- Разведку прекращаю... квадрат... 13-41... стартовая позиция... принимаю
бой... - Это мой радист-заряжающий кричит в эфир наше, может быть,
последнее послание. Ракетные подразделения и штабы противника должен
атаковать каждый при первой встрече, без всяких на то команд, каковы бы ни
были шансы, чего бы это ни стоило.
Заряжающий щелчком обрывает связь и бросает первый снаряд на досылатель.
Снаряд плавно уходит в казенник, и мощный затвор, как нож гильотины,
дробящим сердце ударом запирает ствол. Башня плывет в сторону, а под моими
ногами полетела влево спина механика-водителя, боеукладка со снарядами.
Казенник орудия, вздрогнув, плывет вверх. Наводчик вцепился руками в пульт
прицела, и мощные стабилизаторы, повинуясь его корявым ладоням, легкими
рывками удерживают орудие и башню, не позволяя им следовать бешеной пляске
танка, летящего по пням и корягам. Большим пальцем правой руки наводчик
плавно давит на спуск. С тем, чтобы страшный удар не обрушился на наши уши
внезапно, во всех шлемофонах раздается резкий щелчок, заставляя барабанные
перепонки сжаться, встречая всесокрушающий грохот выстрела сверхмощной
пушки. Щелчок в шлемофонах опережает выстрел на сотые доли секунды, и
оттого мы не слышим самого выстрела.
Сорокатонная громада летящего вперед танка дрогнула. Орудийный ствол
отлетел назад и изрыгнул из себя звенящую дымную гильзу. И тут же, вторя
командирской пушке, бегло залаяли остальные. А заряжающий уже второй снаряд
бросил на досылатель.
- Скорость! - ору я.
А грязь из-под гусениц фонтанами. А лязг гусениц даже громче пушечного
грохота. А в шлемофонах новый щелчок - это наводчик снова на спуск давит. И
снова мы своего собственного выстрела не слышим. Только орудие судорожно
назад рванулось, только гильза страшно звенит, столкнувшись с отбойником.
Мы слышим выстрелы только соседних танков. А они слышат нас. И эти пушечные
выстрелы стегают моих доблестных азиатов, как плетью между ушей. И звереют
они. Я каждого из них сейчас представить могу. В пятом танке наводчик между
выстрелами резиновый налобник прицела от восторга гложет. Это не только в
роте, во всем батальоне знают. Нехорошо это. Отвлекается он от наблюдения
за обстановкой. Его за это даже чуть в заряжающие не перевели. Но уж очень
точно стреляет, прохвост. В восьмом танке командир всегда топор с собой
держит, и, когда его пушка захлебывается беглым огнем" он обухом по броне
лупит. А в третьем танке прошлый раз командир включил рацию на передачу -
да и забыл ее выключить, забивая всю связь в ротной сети. И вся рота
слышала, как он скрежетал зубами и подвывал поволчьи...
- Круши! - шепчу я. И шепот мой на тридцать километров радиоволны
разносят, вроде я каждому из евоих милых свирепых азиатов это слово прямо в
ушко нашептываю. - Круши-и-и-и!
А по ушам щелчок, и гильза снова звенит. Аромат у стреляных гильз
дурящий. Кто тот ядовитый аромат вдыхал, тот зверел сладострастно. Круши!
От грохота, от мощи небывалой, от пулеметных трелей пьянеют мои танкисты.
И не удержит их теперь никакая сила. Вот и водители всех танков вроде как
с цепи посрывались.
Рвут рычаги ручищами своими грубыми, терзают машины свои, гонят их,
непокорных, в пекло прямо. А я назад смотрю: не обошли бы с тылов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17