Марков рванулся и высвободился. Все заговорили,
замахали руками и неожиданно полезли в галеру. У Маркова отлегло от
сердца. Трое рослых забрались последними, с трудом протиснувшись в узкую
щель.
Поляна опустела. Около галеры остались только малыш в ватнике,
выбранный им верзила, стоявший понуро в тихом отчаянии, и Марков. Малыш
обежал галеру кругом, посмотрел на небо, окинул взглядом поляну и верхушки
деревьев и вдруг заорал диким голосом, уставив копье в грудь рослому. Тот
стал пятиться, уперся спиной в борт, не сводя глаз с копья, а малыш все
наступал на него, оттесняя к корме. Марков тоже попятился к корме. За
кормой все остановились, и малыш снова принялся прыгать, бесноваться и
орать во все горло. Марков никак не мог понять, чего он хочет. - Чего ты
орешь? - спросил он. Малыш заорал еще громче. Марков оглянулся на рослого.
Рослый, расставив ноги, всем телом давил на широкую серую стену,
нависавшую над ними. Видно, он пытался сдвинуть с места всю галеру, и это
показалось Маркову таким же бессмысленным, как если бы он пытался
передвинуть двухэтажный дом. Но рослый не видел в этом ничего
бессмысленного: он натужно кряхтел, упираясь в корму грудью и напряженными
руками. Тогда Марков тоже уперся в корму.
Корма возвышалась над головами метра на три. На ощупь она была не
деревянной, скорее, она была сделана из какого-то минерала, серого,
пористого, покрытого темными потеками. Малыш уперся копьем и тоже
навалился. Все трое пыхтели от напряжения, толкая и упираясь, словно
вытаскивая из грязи буксующую машину, и Марков хотел уже бросить эту
дурацкую затею, как вдруг почувствовал, что корма подается. Он не поверил
себе. Но корма подавалась, она уходила от него, и ему пришлось
переступить, чтобы не упасть. У него было такое ощущение, словно он
сталкивал в воду тяжелый плот. Малыш поднял копье и крикнул. Рослый
остановился. Марков еще раз переступил и тоже остановился.
Это было необычайное зрелище: огромная неуклюжая галера медленно
ползла на брюхе по снегу, воздух постепенно наполнялся скрипом. Рослый,
косясь на малыша, стал медленно обходить корму. Малыш прикрикнул на него и
ударил Маркова древком по плечу. Марков отскочил и развернулся. Малыш тоже
отскочил и выставил перед собой копье. Движения у него были стремительные
и хищные. А рослый вдруг перестал красться и со всех ног пустился бежать
за уползающей галерой. Галера ползла все быстрее.
Тогда малыш прыгнул в сторону и, обогнув Маркова, тоже помчался за
галерой. Марков все еще не понимал, что происходит. Галера увеличивала
скорость. Малыш обогнал рослого, подпрыгнул и ухватился за края щели.
Навстречу ему потянулись руки, его схватили за руки, под мышки и потянули
внутрь. Рослый взвизгнул, рванулся и ухватился за его ноги. Малыш ужасно
заорал и выронил копье. Галера уже не ползла, она скользила по воздуху, и
скорость ее стремительно нарастала. С шумом рухнуло дерево, стоявшее на
пути. Марков смотрел вслед. Это было жутко и грандиозно: огромное
неуклюжее сооружение, грубое и угловатое, уходило в небо, все круче
задирая нос. Некоторое время ноги рослого еще болтались в воздухе, затем
его тоже втянули в щель. Галера свечой уходила к тучам. Марков услышал
ревущий свист, словно летел реактивный самолет, и она скрылась. Рев затих,
и Марков остался один.
Он обвел глазами поляну. Растоптанный снег, красные пятна на снегу,
широкий прямой овраг до самой земли... Он пощупал темя. Было очень больно,
и он застонал. Надо было добираться до жилья, а он не знал, где находится,
и даже не пытался сориентироваться, так у него все перемешалось в голове.
Пошел снег, стало темнее. Держась за голову и постанывая на каждом
шагу, Марков побрел вдоль борозды, оставленной галерой. Он увидел копье,
брошенное малышом, и поднял его, пытаясь рассмотреть, хотя от боли слезами
застилало глаза. Копье было тяжелое, черное, шершавое. Опираясь на него,
Марков пошел дальше. Снег падал все гуще, и все сильнее болела голова, и
скоро Марков перестал соображать, куда он идет и зачем. Пал Палыч с шумом
допил чай из блюдца, подставил свою огромную расписную чашку под самовар
и, повернув краник, смотрел, как закрученной струйкой бежит кипяток.
- Викинги, говоришь... - сказал он негромко.
Бабка Марья стучала топором, колола лучину для растопки. В доме было
тепло, разбитое окошко заткнули тулупом. Марков сидел за столом, подперев
рукой забинтованную голову.
- Плохо, брат, - сказал Пал Палыч. - Я как вернулся, увидел твой
рюкзак, сразу подумал - плохо...
- Почему же плохо? - слабым голосом сказал Марков. - Наоборот!
Открытие, Пал Палыч! Открытие!
- Н-да-а, - неопределенно прогудел Пал Палыч, отводя глаза и наливая
в блюдце чай.
- Я думаю так, - продолжал Марков слабым голосом. - Прилетали они
издалека, не знаю откуда, но есть у них там, наверное, дерево или
какой-нибудь минерал с особенными свойствами. И стали они строить летающие
корабли. Смелые, черти!.. - И он сморщился от тошноты.
Пал Палыч со стуком поставил блюдце на стол.
- Как это у тебя получается, Олег Петрович, - сказал он. - Не знаю,
не знаю... Дикари голые, по воздуху летают и, значит, свиней воруют...
Неувязочка! Брось ты про это думать, Олег Петрович. Выпей-ка ты еще чайку
с малиной. Водки я тебе, пожалуй, больше не дам, пусть голова заживет, а
чаек пей. Боюсь, не прохватило бы тебя...
Марков переждал, пока прошла тошнота.
1 2 3 4