- Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить.
Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота тяжело
закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина медленно
отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого.
- Благодетель! - позвал он. - Заезжайте!
Я вернулся в машину и медленно въехал во двор. Двор был обширный, в
глубине стоял дом из толстых бревен, а перед домом красовался приземистый
необъятный дуб, широкий, плотный, с густой кроной, заслоняющей крышу. От
ворот к дому, огибая дуб, шла дорожка, выложенная каменными плитами.
Справа от дорожки был огород, а слева, посередине лужайки, возвышался
колодезный сруб с воротом, черный от древности и покрытый мохом.
Я поставил машину в сторонке, выключил двигатель и вылез. Бородатый
Володя тоже вылез и, прислонив ружье к борту, стал прилаживать рюкзак.
- Вот вы и дома, - сказал он.
Горбоносый со скрипом и треском затворял ворота, я же, чувствуя себя
довольно неловко, озирался, не зная, что делать.
- А вот и хозяйка! - вскричал бородатый. - По здорову ли, бабушка
Наина свет Киевна!
Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на
суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было
темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос,
кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы
закрытые бельмами.
- Здравствуй, здравствуй, внучек, - произнесла она неожиданно звучным
басом. - Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка,
добро пожаловать!..
Я поклонился, понимая, что нужно помалкивать. Голова бабки поверх
черного пухового платка, завязанного под подбородком, была покрыта
веселенькой капроновой косынкой с разноцветными изображениями Атомиума и с
надписями на разных языках: "Международная выставка в Брюсселе". На
подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была бабка в
ватную безрукавку и черное суконное платье.
- Таким вот образом, Наина Киевна! - сказал горбоносый, подходя и
обтирая с ладоней ржавчину. - Надо нашего нового сотрудника устроить на
две ночи. Позвольте вам представить... м-м-м...
- А не надо, - сказала старуха, пристально меня рассматривая. - Сама
вижу. Привалов Александр Иванович, 1938, мужской, русский, член ВЛКСМ,
нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя
дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, бриллиантовый, надо
человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый...
- Гхм! - громко сказал горбоносый, и бабка осеклась. Воцарилось
неловкое молчание.
- Можно звать просто Сашей... - выдавил я из себя заранее
приготовленную фразу.
- И где же я его положу? - осведомилась бабка.
- В запаснике, конечно, - несколько раздраженно сказал горбоносый.
- А отвечать кто будет?
- Наина Киевна!.. - раскатами провинциального трагика взревел
горбоносый, схватил старуху под руку и поволок к дому. Было слышно, как
они спорят: "Ведь мы же договорились!.." - "...А ежели он что-нибудь
стибрит?.." - "Да тише вы! Это же программист, понимаете? Комсомолец!
Ученый!.." - "А ежели он цыкать будет?.."
Я стесненно повернулся к Володе. Володя хихикал.
- Неловко как-то, - сказал я.
- Не беспокойтесь, все будет отлично...
Он хотел сказать еще что-то, но тут бабка дико заорала: "А диван-то,
диван!.." Я вздрогнул и сказал:
- Знаете, я, пожалуй, поеду, а?
- Не может быть и речи! - решительно сказал Володя. - Все уладится.
Просто бабке нужна мзда, а у нас с Романом нет наличных.
- Я заплачу, - сказал я. Теперь мне очень хотелось уехать: терпеть не
могу этих так называемых житейских коллизий.
Володя замотал головой.
- Ничего подобного. Вон он уже идет. Все в порядке.
Горбоносый Роман подошел к нам, взял меня за руку и сказал:
- Ну, все устроилось. Пошли.
- Слушайте, неудобно как-то, - сказал я. - Она в конце концов не
обязана...
Но мы уже шли к дому.
- Обязана, обязана, - приговаривал Роман.
Обогнув дуб, мы подошли к заднему крыльцу. Роман толкнул обитую
дерматином дверь, и мы оказались в прихожей, просторной и чистой, но плохо
освещенной. Старуха ждала нас, сложив руки на животе и поджав губы. При
виде нас она мстительно пробасила:
- А расписочку чтобы сейчас же!.. Так, мол, и так: принял, мол, то-то
и то-то от такой-то, каковая сдала вышеуказанное нижеподписавшемуся...
Роман тихонько взвыл и мы вошли в отведенную мне комнату. Это было
прохладное помещение с одним окном, завешенным ситцевой занавесочкой.
Роман сказал напряженным голосом:
- Располагайтесь и будьте как дома.
Старуха из прихожей сейчас же ревниво осведомилась:
- А зубом они не цыкают?
Роман, не оборачиваясь, рявкнул:
- Не цыкают! Говорят вам - зубов нет.
- Тогда пойдем расписочку напишем...
Роман поднял брови, закатил глаза, оскалил зубы и потряс головой, но
все-таки вышел. Я осмотрелся. Мебели в комнате было немного. У окна стоял
массивный стол, накрытый ветхой серой скатертью с бахромой, перед столом -
колченогий табурет. Возле голой бревенчатой стены помещался обширный
диван, на другой стене, заклеенной разнокалиберными обоями, была вешалка с
какой-то рухлядью (ватники, вылезшие шубы, драные кепки и ушанки). В
комнату вдавалась большая русская печь, сияющая свежей побелкой, а
напротив в углу висело большое мутное зеркало в облезлой раме. Пол был
выскоблен и покрыт полосатыми половиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12