("Сиверсон, старина!" - сказал Питерс).
Да-да, это, конечно, скучнее, нежели торчать на перекрестках, закутавшись
в безобразную золотую хламиду, и подслушивать чужие мысли! А потом
изумлять девиц! Не спорьте со мной, Мак-Конти, вы делаете это!
Мак-Конти увял, и некоторое время все шли молча. Затем Питерс сказал:
- К сожалению, Мак-Конти прав. То есть не в том, что он подслушивает
чужие мысли, конечно... Я тоже ничего не могу взять в камере. И ты тоже,
Сиверсон, старина. Боюсь, что эксперимент проваливается.
Сиверсон что-то неразборчиво проворчал.
- И все же, - сказал Мак-Конти, - этот эксперимент при всей его
бессмысленности сыграл свою роль для нас, ридеров. Кажется, впервые все
лучшие ридеры Планеты собрались вместе. Я думаю, нам следует
воспользоваться случаем и обсудить целый ряд наших дел. Я активно работаю
над проектом первого съезда ридеров. Нас немного, но мы сила, и нам давно
пора объединиться в некоторую профессиональную единицу. Пора потребовать у
людей особых прав для ридеров. Ваше мнение, Питерс?
Питерс медленно сказал:
- Во-первых, не "Питерс", а "товарищ Питерс". Во-вторых, вашу идею
профессионального объединения... успокойся, Сиверсон... я считаю вредным
бредом. Вы начитались скверных книжек о тайных организациях, Мак-Конти.
Сиверсон, старина, успокойся, еще раз прошу тебя. В-третьих. Вы
собираетесь требовать особых прав у людей? А вы кто? Марсианин? Кто вас
вырастил и воспитал, Мак-Конти? Чей вы хлеб едите? И кто вам дал вот это?
- Питерс двумя пальцами взял и приподнял полу роскошной тоги. - Какой
срам, Мак-Конти!
Воцарилось молчание, и так в молчании они дошли до здания института.
У подъезда Сиверсон сказал:
- Хорошо, что сначала вы обратились со своим предложением к нам,
Мак-Конти. Люди помоложе попортили бы вам тогу. Я вас очень попрошу зайти
ко мне сегодня вечером, часов в восемь. До свидания, ридер Мак-Конти. И
поберегите вашу тогу. Хотя бы до вечера.

Тяжелая плита титанистой стали, покрытая с двух сторон блестящим
слоем мезовещества, медленно опустилась, и Питерс остался один. Он сел в
кресло перед пустым столиком и приготовился скучать десять часов подряд.
По условиям эксперимента не рекомендовалось ни читать, ни писать. Нужно
было сидеть и "слушать" тишину. Тишина была полная. Мезозащита не
пропускала извне ни одной мысли, и здесь, в этой камере, Питерс впервые в
жизни испытал удивительно неприятное ощущение глухоты. Наверное,
конструкторы камер и не предполагали, как благоприятна для эксперимента
эта тишина. "Оглохший" ридер вольно или невольно напряженно вслушивался,
стараясь уловить хотя бы тень сигнала. Кроме того, конструкторы не знали,
каких мучений стоит ридерам, привыкшим к постоянному шуму человеческих
мыслей, отсидеть десять часов в глухой камере. Питерс назвал камеру
камерой пыток, и многие ридеры подхватили это название.
"Я отсидел здесь уже сто десять часов, - думал Питерс. - Сегодня к
концу дня будет сто двадцать. И ничего. Никаких следов пресловутого "поля
связи", о котором так много думают наши бедные физики. Все-таки сто с
лишним часов - это много. На что же они рассчитывают? Сотня ридеров,
каждый просидел примерно по сто часов, - это десять тысяч часов. Десять
тысяч часов без всякой пользы. Бедные, бедные физики! И бедные, бедные
ридеры! И бедные, бедные мои бобры! Пит Белантайн сопляк, мальчишка,
зоолог без году неделя... Чует мое сердце, что он запоздает с подкормкой.
На декаду он наверняка опоздает. Надо сегодня же вечером дать еще одну
радиограмму. Но ведь он упрям, как осел, он ничего не желает слышать об
юконской специфике... И Винтер тоже сопляк, мямля! - Питерс рассвирепел. -
И Юджин - зеленая самодовольная дура... Бобров надо любить! Любить нежно!
Любить всем сердцем! Чтобы они сами выползали к тебе на берег и тыкались
мордочками тебе в ладони! У них такие славные, потешные мордочки... А у
этих... звероводов на уме одни проблемы... Звероведение! Как с одного
бобра снимать две шкурки! Да еще заставить отрастить третью! Эх, Гарри нет
у меня... Гарри, мой мальчик, как мне трудно без тебя, если бы ты знал!
Как сейчас помню, пришел он ко мне... Когда же это было? В январе...
нет, в феврале... в сто девятнадцатом. Он пришел и сказал, что уходит
добровольцем на Венеру. Так и сказал: "Прости, па, наше место сейчас там".
Потом он прилетал два раза - в сто двадцать первом и сто двадцать пятом.
Старые бобры помнили его, и он помнил всех старых бобров до одного. Он мне
все говорил, что приехал, потому что соскучился, но я-то знал, что он
приезжал лечиться. Ах, Гарри, Гарри, мы могли бы сейчас забрать всех наших
добрых бобров и поставить отличную ферму на Венере! Теперь это уже можно.
Теперь туда перевозят много разных животных... А ты не дожил, мой
мальчик".
Питерс достал платок, промокнул глаза, встал и принялся ходить по
камере. "Проклятая бессмысленная клетка!.. Долго они будут еще держать нас
здесь?" Он подумал, что сейчас, вероятно, вся сотня ридеров мечется каждый
в своей камере. Старый крикливый Сиверсон, который одновременно ухитряется
быть и желчным и добрым. И самовлюбленный дурак Мак-Конти... Впрочем,
Мак-Конти сидит, наверное, тихонько, как мышь, думает о предстоящей беседе
с Сиверсоном. Откуда берутся такие, как Мак-Конти? Наверное, они
встречаются только среди ридеров. И все потому, что ридеризм, как там не
суди, есть уродство. По крайней мере пока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85