Полюбовавшись этим памятником самому себе, Римма заметила:
- Бдит балбес.
Они поднялись по ступенькам. В дверях Константин приветственно похлопал Сему по плечу.
...Он эту завлекательную картинку наблюдал из старенькой "Оки", скромно приткнувшейся к бровке тротуара через два подъезда от гуткинских апартаментов. Теперь - ждать. Полчаса. Час. Полтора.
Через час сорок Ларцев покинул гостеприимные гуткинские пенаты. Что ж, минут через пяток можно и начинать. Но начать не дали: не успел Ларцев сесть в свой "опель", как подкатила смена - светлый приплюснутый "паккард" остановился рядом с неброским детищем германской ав топромышленности, и из американского чудища выскочил, как молодой, патриарх отечественной попсы. Визитеры - и отбывающий и прибывший - слегка приобнялись, похлопали друг друга по спинам, о чем-то перемолвились и разбежались каждый по своим делам: Ларцев - в "опель", а патриарх - в гуткинский дом.
Опять ждать. Демидов без эмоций отнесся к этому. Усмехнулся только, вспомнив любимое смирновское словечко - "маета". Вспомнил и в который раз подкатило нечто, застилавшее глаза. Ненависть, ярость, боль? Подумал о другом: как они его вычислили? Да и вычислили ли? Не стал ли он маниакалом? Ни одного живого конца к нему, ни одной дельной зацепки, ни одного человека, который мог назвать его по имени. Засуетился зря? От первых неудач, от тревожного ощущения тотального гона, от участия в этом гоне Смирнова и Сырцова? Отряхнуться и не паниковать. Сыскари сделали свое дело: покойные Радаев и Кобрин разоблачены, выявлены их связи с главарем всего синдиката, захватившего верхушку шоу-бизнеса, рецидивистом Феоктистовым-Летчиком, ликвидирована система по давления и запугивания, вместе с Галиной Праховой исчез и основной канал финансирования. Сыскари сделали свое дело и должны отдыхать. Пора и ему отдохнуть эти полгода. Стоп. Каждый человек - немного страус. Страус и он. Головку на полгода в песок - как хорошо! Тепло, темно и безопасно. Безопасно потому, что в тепле и мраке кажется, что и любой другой ничего не видит.
Но видят, видят. Сырцов со Смирновым наверняка насторожились, узнав о лихой переквалификации Генриха из скокаря в киллеры - крайняя редкость в уголовном мире. А въедливый Махов, конечно, прошерстил все дела бывшего скокаря и наверняка вышел на то, где тогда еще капитан Демидов отцепил от срока не слишком замазанного Генриха, чтобы сделать из него своего агента. А уж прокачать каналы Радаева и Летчика - задачка для Махова элементарная.
Нет, он не страус. Он не сунет голову в песок, оставляя на всеобщее обозрение беззащитный бесхвостый зад, он не позволит им в благодушном спокойствии ожидать, когда он объявится. Он их достанет неожиданно, не готовых к встрече с ним. Он выберет момент, когда они соберутся вместе все - Смирнов, Сырцов, Казарян, Спиридонов, Кузьминский, Махов - все те, кто год тому назад вышвырнул его из своего мира, и тогда он сделает так, что и они покинут и свой мир, и мир вообще. Все вместе и в одно мгновение. Они обязательно соберутся, они не могут не собраться, ибо быть вместе для них - главная в жизни радость. Их сходки в доме Смирнова, где в свое время погубили себя киллеры Паши Рузанова и боевики главного уголовного авторитета Большого, и в остоженской квартире журналиста Спиридонова, которая всегда под ненавязчивым наблюдением местной ментовки, для него не подходят. Но есть одна, но почти стопроцентная, вероятность, что их клиенты - восторженная попса - не упустят возможности восславить подвиги сыскарей. Если это произойдет, в чем Демидов был уверен, единственный шанс обнаружить место и время триумфальной встречи - контакты Константина Ларцева.
Патриарх, провожаемый приветливым Семой, возвратился на крыльцо неожиданно быстро, через пятнадцать минут. Похоже, тут не дружеский визит, а деловая встреча. Уже интересно.
"Паккард" укатил. Демидов глянул на себя в зеркальце заднего обзора. Темные - приклеенные - борода и усы, светозащитные очки, каскетка с длинным козырьком. О чем не подумал, о том не подумал, - вылитый террорист Салман Радуев. В голове мелькнуло созвучие: Радаев - Радуев; он усмехнулся, кинул на сиденье каскетку, снял очки. Так-то стало лучше, ибо бородатый и усатый, в небрежном молодежном прикиде он гляделся как обычный персонаж литературно-художественной богемы. Да и не даст он Семе как следует рассмотреть себя.
Храбрый Сема, увидев в глазок гнилого интеллигента в бороде, распахнул дверь и раздраженно спросил:
- Что надо?
Демидов коротко ударил его в солнечное сплетение, врезал по опускавшемуся темечку кастетом и втащил ватное тело в прихожую.
Три вьетнамца неслышно возникли из-за его спины. Демидов уступил им дорогу и, прикрыв за собой дверь, вернулся в неприметную "Оку".
Римму Федоровну самый младший вьетнамец обнаружил на кухне. Он приставил к ее затылку такой большой в маленькой руке "кольт" и сказал строгим голосом:
- Не надо оборачиваться. Садитесь на стул и смотрите в окно. Не надо двигаться. Все будет хорошо.
Самый старший в это время в кабинете ласково приветствовал Бориса Матвеевича, который, оберегая свои руки, на спине возлежал на удобном диване:
- Здравствуйте, Борис Матвеевич. Наш хозяин хочет узнать, что говорили вам гости, которые были у вас сегодня.
- Какой хозяин? Какие гости? - в ужасе пролепетал Гуткин. Он попытался сесть, но вьетнамец помоложе твердой ладошкой удержал его в прежнем положении. А старший терпеливо объяснил:
- Наш хозяин, очень добрый хозяин. А гости от вас ушли. Совсем, совсем недавно. О чем вы говорили?
- Да ни о чем мы не говорили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128