- Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность. Такие,
как ты, очень нужны в комсомольской работе. Ты даже представить себе не
можешь, как страдает дело от несерьезности, мальчишеской расхлябанности,
крайней засоренности голов основной массы руководителей первичных
организаций и даже функционеров центральных органов. Четкости в исполнении
заданий, дисциплинированности, отсутствия каких бы то ни было колебаний в
проведении генеральной линии, - именно тех качеств, которыми так славна
армия, - недостает нам, комсомольцам. Ну, так решаем: в отдел
военно-физкультурной подготовки, инструктором.
- Николай Алексеевич, вы должны понять меня...
- Почему вдруг на "вы"?! - грозно удивился сорокопятилетний
заматерелый хозяин кабинета. - Мы с тобой - комсомольцы, соратники по
Союзу молодежи. Так что ты это чинопочитание брось. Вот в этом мы хотим
отличаться от армии. Так что ты говорил?
- Я на юрфак МГУ, на вечернее, документы сдал. Хочу продолжить
образование, хочу со временем стать на боевые рубежи охраны
социалистической законности Родины. А военно-физкультурные дела весьма
далеки от будущей моей работы.
- Резонно, резонно, - владелец кабинета широко зашагал. - Что ж,
тогда - общий отдел. Тебе там отыщут работенку по профилю. Завтра можешь
ознакомиться, я там скажу кому надо. Ну, как там поживает Сергей Фролович?
Давно-давно не виделись. Все бушует, неугомонная душа?
- Разве он может быть равнодушным или просто спокойным? Такой уж
человек! Вы сами знаете, Николай Александрович.
- Ты знаешь, ты! - поправил Николай Александрович, и послушный
Владлен еле слышно пробормотал:
- Ты же знаешь...

Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов.
Сначала с ряд выложил всю наличность, потом с сожалением четыре убрал
совсем. Еще четыре перевел во второй ряд. Подумал, подумал - и решился:
вторая четверка последовала за первой. Трое избранных смотрели на него. А
он - на них.
Вошел Казарян, глянул через ларионовское плечо на фотографии,
восхитился:
- Ух вы, мои красавцы! - И сел за свой чистый, без единой бумажки
стол.
- А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно,
девяносто процентов из ста - примитивные барахольщики, и правильно, что
ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие
экземпляры. Любопытнейшие. - Ларионов, будто в три листика играя, поменял
фотографии местами. - Как твои дела?
- Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом лишь Миша
Мосин, посредник-комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов,
коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с
хорошим куском вологодского, если не парижского сливочного масла.
Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?
- Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.
- Будем на это надеяться. У тебя что?
- Вот эти трое.
- Что ж, надо исповедаться. - Казарян вылез из-за своего стола,
направился к ларионовскому. Взял фотографии, без любопытства посмотрел и
вернул их на свое место, небрежно бросил на стол. Отошел к окну. - Надо,
конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки серьезные.
Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда - они не
дураки, они про это знают - мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.
- Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.
- Я не против, Сережа. - Казарян тянул время, не решаясь сказать
важное. Но все же решился. - Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке
Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленым? Конечно знаешь: у
него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь,
наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, и он мне
сказал, что накануне скока он вполусмерть укатался в карты. Все спустил,
до копейки.
- Зачем ты мне все это рассказываешь? - настороженно спросил
Ларионов. Он уже догадался, о чем хочет поведать ему Казарян, но не хотел,
чтобы это было правдой.
- Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик
Клок. И не его одного. Среди пострадавших - кукольник-фармазон Коммерция и
залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться.
Обращались к нему просто: Ростовский.
- У кого играли? - быстро спросил Ларионов.
- У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля
Клока.
- Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?
- Поймать его, дурачки хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения
оправдаются, и нам достанется второй вариант. - Ничего не знал Казарян
(официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предполагал ничего,
сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.
- Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром?
Правда, сегодняшний вечер еще наш.
- Завтра, - не глядя на Казаряна, решил Ларионов. - Мне кое-что
проверить надо.
Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер.
Нашел-таки. Нашел в бильярдной Дома кино, временно расположенного в
гостинице "Советская", в связи с ремонтом здания на Васильковской.
В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым
лысоватым кавказцем. Кавказец, играя на выигрыш, вел партию по-маркерски
осторожно, а Вадик, шикуя, рисковал. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а
потом глазами указал на дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69