И хрюкнул, кто бы сомневался, и мяукнул, и даже
гавкнул пару раз, короче, не ошиблась Света, не обмануло, в
заблужденье не ввело ее борцовское трико, заснула девушка в
конце концов - лик просветленный, на сердце благодать, и
юноша с ней рядом прикорнул, но не прошло и трех часов,
кулак угрюмый тренерский сотряс дверь хлипкую, вскочил
бедняга:
- Слышу, батя!
И в душ, то ледяную включит, то горячую, то голову
подставит, то живот, и вроде бы взбодрился, но разве Тихона,
волчару старого, обманешь.
- Тебе сейчас расплющить нюхалку, паскуда, или
попозже,- ааа-ааах, но хрящичек не хрустнул, не хлынула
горячая в два ручейка, работа - заглядение, не зря Глеб
Алексеич Тихонов, заслуженный, любимый всеми тренер
федерации родной, остановился, щупальца разжал ни раньше
и ни позже, тика в тику.
Профессор психологии спортивной знал, понимал,
еще бы, продолжит его дело Христо Жихов, без меры, без
оглядки, едва опустит в партер, едва почувствует, что можно
финал взять чисто, пойдет в ход локоть обязательно. Да,
скромный, невыдающийся нос Цура, лишенный кислорода,
сжатый, смятый здоровым бугаем из Пловдива такую бурю в
удаленных от него изрядно надпочечниках произвел, что
Жаба, законам всем природы вопреки, огромным стал,
ужасным, страшным, и жалкими колечками рассыпались по
полу трудовые Жихова очки, когда его лопатки вмял, вогнал, к
ковру приклеил насмерть рассвирепевший бык чушковский,
какой там руку, лезвие просунешь фиг, полмиллиметра
обоюдоострых.
Свободен.
И злобы никакой, взял Тихона и в раздевалку внес, а
тот бормочет, репа красная:
- Ах, ты, сученок, раскидай, убить тебя, ублюдка,
мало...
С ума сошел мужик, совсем рехнулся. Но и Жаба
молодец, хорош, с башкою мокрой, в куртешке легкой и с
медалью вышел на крыльцо, зачем? какого черта?, да видно
было так назначено ему.
Стоит машина барская, "волжанка" - два ноля
семнадцать, дверь открывается и чемпиона манит
указательный, крючочек розовый, иди сюда, жеребчик, давай
скорее, племенной. Цур шаг, его за синюю болонью хвать и
втягивают внутрь, и кто, вчерашняя коза, ночная гостья.
- Куда?
- Ко мне.
А утром папа с мамой.
Кто? Чего?
- Он будет жить у нас.
И некуда деваться.
Таким вот образом, в бою чуть нос не потеряв, и
симметричный ему орган (относительно чего поможет
циркуль вам определить) чуть было не сточив совсем, Игорь
Ильич Цуркан вдруг оказался зятем Степана Кондакова.
А был в ту пору Степан Андреевич человеком не
простым, влиятельным, могущественным даже, и не столько
должность тут играла свою роль, хотя, конечно, безусловно,
вес придавала определенный его словам, желанья и поступки
наполняла смыслом государственным, но в первую очередь
благодаря отношениям неформальным, приятельским, что
связывали Степу и Бориса, а, проще говоря, управляющего
делами и первого секретаря, отца тогдашнего Юносибирской
области, Южбасса, творца морей, плотин и дамб, а также
чемпиона сбережения энергетических ресурсов, Бориса
Тимофеевича Владыко.
Случай, по правде говоря, редкий, но так уж вышло,
сложилось, сохранили, по жизни как-то умудрились пронести
тепло прозрачной, без закуски, соседи бывшие по закутку
гаражному, пионеры автовождения, владельцы ( одни из
первых в захолустье города Кольчугино ) проворных, юрких
"Москвичей" за девять тысяч, парторг и механик водоотлива
прославленной трудом ударным шахты "Ворошиловский
стрелок". Ну, сами знаете, дискуссии мужские под козырьком
открытого капота, ключей трофейных торцевых позвякиванье
деловитое, стартера обороты трудные, и, наконец, клубочек
долгожданный голубой из выхлопной трубы. Ну вот и все,
пора ветошки наступает и алюминиевой посуды, бидончика с
напитком, что сохраняет цвет даже отбулькав восемь метров
толстых, тонких и прямых, давно томящемся в тенечке, в
уголке.
Конечно, ясно кто, как правило, с разнообразным
инструментом управлялся, а кто затем умело здравницы
произносил. В общем, привык Борис Тимофеевич считать
Степана Кондакова хозяйственным, сноровистым, умелым. Но
главное, сложилось рано мнение, и отложилось убеждением в
его партийной голове, дабы все ездило отлично, плавно, время
от времени обязан кто-то закатывать рубашки рукава и масло
под ногти загонять. То есть, ценил Степана, да.
Ну, а тот сознаемся, ох, этим пользовался,
пользовался, пользовался.
Во всяком случае, нет, не напрасно, не зря Игорь
Ильич Цуркан снес героически однажды те испытания, что
выпали на долю двух важнейших, многофункциональных
частей его в суровых чушковских буднях закаленного,
воспитанного тела. Жизнь Жабы заметно изменилась после
пупсика на бампере и ленточек цветастых от радиатора и до
багажника.
Возьмем хотя бы для примера, институт
технологический пищевой промышленности, в котором он,
железной волей Тихона ведомый исключительно,
перемещался третий год с курса на курс. После внезапной
смены Игорьком среди сезона вида спорта, сие учебное, тогда
такое молодое заведение, не только не распростилось с
юношей, наоборот, объятия раскрыло широко, засеменило ему
навстречу с улыбкой плотоядной, и Жаба, ни дня не
числившийся в комсомоле до того момента, не только
книжечку с парадной радугой наград и штампиков "уплачено"
сейчас же получил, но, вот те раз, оказался первым справа от
кресла председательствующего на заседаниях бюро.
Кстати, возможно, да, конечно, тут оплошал Степан
Андреевич, ошибся, ведь мог же, спокойно, без церемоний с
переходящими знаменами дать зятю его диплом и сделать
завпроизводством какой-нибудь шашлычной или директором
пивного зала на Красноармейской, эх, то-то горя не знал бы
нынче, но странных предрассудков пленник, этот циничный и
неглупый человек зачем-то вел его номенклатурными полями
заповедными куда-то в завтра светлое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68