На другой стене висела на серой бумаге инструкция во многих пунктах.
По этой инструкции, предусматривавшей и предупреждавшей все возможные случаи нарушений и отклонений при подслушивании и записывании разговоров американского посольства, дежурить долженствовало двоим: одному безотрывно слушать, не снимая наушников, второму же никуда не удаляться из комнаты, кроме как в уборную, и каждые полчаса подменять товарища.
Невозможно было ошибиться, работая по этой инструкции.
Но по трагическому противоречию между идеальным совершенством государственных устройств и жалким несовершенством человека, инструкция в этот раз была нарушена. Не потому, что дежурившие были новички, но потому, что имели они опыт и знали, что никогда ничего особенного не случается. Да еще и канун западного рождества.
Одного из них, широконосого лейтенанта Тюкина, в понедельник на политучебе непременно должны были спрашивать, «кто такие друзья народа и как они воюют с социал-демократами», почему на втором съезде надо было размежеваться, и это правильно, на пятом объединиться, и это снова правильно, а с шестого съезда опять всяк себе, и это опять-таки правильно.
Нипочем бы Тюкин не стал читать с субботы, мало надеясь запомнить, но в воскресенье после его дежурства намечали они с сестриным мужем крепко заложить, в понедельник утром с опохмелу эта мура тем более в голову не полезет, а парторг уже пенял Тюкину и грозил вызвать на бюро. Да главное-то было не ответить, а представить конспект. За всю неделю Тюкин не выбрал времени и сегодня весь день откладывал, а теперь, попросив товарища дежурить пока без смены, приудобился в уголку при настольной лампе и выписывал из «Краткого курса» к себе в тетрадь то одно место, то другое.
Верхнего света они еще не успели зажечь. Горела дежурная лампа у магнитофонов. Кучерявый лейтенант Кулешов с пухленьким подбородком сидел с наушниками и скучал. Еще с утра заказывали покупки, а после обеда посольство как заснуло, ни одного звонка.
Долго просидев так, Кулешов надумал посмотреть нарывы на левой ноге.
Эти нарывы вспыхивали все новые и новые от неизвестных причин, их мазали зеленкой, цинковой и стрептоцидовой мазью, но они не заживали, а расширялись под струнами. Боль уже мешала при ходьбе. В клинике МГБ его уже назначили на консультацию к профессору. А недавно Кулешов получил квартиру новую, и жена ждала ребенка – и такую складную жизнь эти нарывы отравляли.
Кулешов совсем снял тугие наушники, давившие уши, перешел удобнее к свету, засучил левую трубку брюк и кальсон и стал осторожно ощупывать и обламывать края струпов. При надавливании их насачивалась бурая сукровица.
Так больно, что отдавалось в голову, это захватило его внимание. В первый раз его прострельнуло от мысли, что здесь не нарывы, а... а... Какое-то пришло на память где-то слышанное страшное слово: гангрена?.. и еще как-то...
Так он не сразу заметил, что катушки магнитофона бесшумно кружатся, включенные автоматически. Не снимая обнаженной ноги с подставки, Кулешов дотянулся до наушников, приложил к одному уху и услышал:
– А откуда я знаю, что ви говорить правду?
– А вы понимаете, чем я рискую?
– Атомная бомба? А кто такой ви? Назовите ваш фамилия.
АТОМНАЯ БОМБА!!! Повинуясь порыву такому же бессознательному, как схватиться за опору, падая, Кулешов вырвал штырь коммутатора, этим разъединил телефоны – и тут только сообразил, что вопреки инструкции, не засек номера абонента.
Первое движение было – обернуться. Тюкин строчил конспект и не видал ничего. Тюкин-то был друг, но ведь Кулешову вменялось контролировать Тюкина, значит и тому.
Дрожащими пальцами переключив на обратную перемотку, а в цепь посольства включив запасной магнитофон, Кулешов сперва подумал стереть запись и скрыть свою оплошность. Но тут же вспомнил, как начальник не раз говорил, что работа их поста дублируется автоматической записью еще в одном месте – и откинул вздорную мысль. Конечно дублируется, и за укрытие такого разговора – расстреляют!
Лента перемоталась. Он включил прослушивание. Преступник очень торопился, волновался. Откуда он мог говорить? Конечно, не из частной квартиры. Да вряд ли и с работы. В посольства всегда стараются из автоматов.
Раскрыв список автоматов, Кулешов торопливо выбрал телефон на входной лестнице метро «Сокольники».
– Генка! Генка! – хрипло позвал он, спуская брючину. – Аврал! Звони в оперативку! Может, еще захватят!..


3


– Новички!
– Новичков привезли!
– Откуда, товарищи?
– Приятели, откуда?
– А что это у вас на груди, на шапке – пятна какие-то?
– Тут наши номера были. Вот на спине еще, на колене. Когда из лагеря отправляли – спороли.
– То есть, как – номера?!
– Господа, позвольте, в каком веке мы живем? На людях – номера? Лев Григорьич, позвольте узнать, это что – прогрессивно?
– Валентуля, не генерируйте, идите ужинать.
– Да не могу я ужинать, если где-то люди ходят с номерами на лбу!
– Друзья! Дают «Беломор» по девять пачек за вторую половину декабря.
Имеете шанс! На цырлах!
– Беломор-"Ява" или Беломор-"Дукат"?
– Пополам.
– Вот стервы, «Дукатом» душат. Буду министру жаловаться, клянусь.
– А что за комбинезоны на вас? Почему вы все здесь как парашютисты?
– Форму ввели. Раньше шерстяные костюмы выдавали, пальто драповые, теперь зажимают, гады.
– Смотри, новички!
– Новичков привезли.
– Э! орлы! Что вы, живых зэков не видели? Весь коридор загородили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42