И точно - сорвался. Помню, я долго падал, земля была где-то подо мной,
далеко, от ужаса все во мне оцепенело, и вдруг я попал в какой-то вязкий
черный туман. Я барахтался в нем, как в паутине, но туман обволакивал меня
все сильнее и сильнее. Я начал задыхаться и тут... проснулся. Сердце мое
бешено колотилось, в висках стучало, а в комнате стояла тишина. Я долго
лежал, успокаиваясь и вспоминая этот дурацкий сон и почему-то Ваську
Воробьева. Мы жили раньше в одном дворе, и он, самый старший, пугал нас,
малых ребятишек, рассказами о страшных кошмарных чудовищах, которые вот-вот
спустятся с неба и будут, как вампиры, пожирать людей. Ложась вечером
спать, я забивался в постель, под одеяло, долго лежал там без сна,
вспоминая Васькины рассказы, и мысленно молил и приказывал этим чудовищам,
чтобы они умчались куда-нибудь подальше от Земли, куда-нибудь за миллиарды
и миллиарды парсек, и уж если они никак не могут не двигаться к нам, то
пусть тогда двигаются как можно медленнее, ну, хотя бы по миллиметру в год.
наивные детские переживания впечатлительного мальчика...
Роман прервал чтение и уставился невидящими глазами в черноту за окном.
Что ж, подумал он. Пишет он довольно-таки красиво. В особенности, про горы.
В поэтичности ему никак не откажешь. И с чего это он ударился в фантастику?
Писал бы уж лучше какие-нибудь рассказы, или стихи, как Пушкин, например.
Впрочем, ладно, это к делу не относится. Что там у нас дальше?
Он перевернул лист и вдруг поймал себя на том, что читать ему больше не
хочется. Не было у него больше такого желания. Даже наоборот, ему вдруг
захотелось зашвырнуть куда-нибудь подальше все эти дневники и рукописи,
выключить свет и преспокойненько лечь в постель, а завтра утром также
преспокойненько встать и неторопливо, с достоинством, как подобает
добропорядочному гражданину и отцу семейства, озабоченному твердым
заработком, пойти на работу. И пусть оно все валится к чертям собачьим,
пусть оно все валится куда-нибудь в тартарары... Кстати, полковник совсем
ничего не сказал о работе. Выходить мне завтра или дома оставаться?
Непонятно. Пожалуй, все-таки пойду. Высплюсь хорошенько и пойду. Перед
невидящим взором Романа, словно бы в горячечном бреду, промелькнуло на
мгновение виноватое лицо полковника, укоризненно качавшего головой.
- Ну и что? - пробормотал Роман сквозь стиснутые зубы. - Чего вы на самом
деле от меня хотели? Чтобы я костьми ЛЕГ? Умер за правое дело, так
сказать?.. Пришли тут, понимаешь, наболтали в три короба всякой ерунды и
исчезли. Борись, мол. А как борись, и сами толком не знают. Я - тем
более... Документы эти. Ты, мол, гетор, ты должен знать. Тоже мне, аргумент
- гетор.
Роман порывисто пересел на диван и, закрыв глаза и запрокинув на спинку
голову, стал прислушиваться к тому, что творилось внутри него. На первый
взгляд все вроде было как и прежде: в голове- тредиционный сумбар
неподконтрольных мыслей, в теле - какая-то непонятная, то ли физическая, то
ли психическая усталость, в капризном желудке - едва заметное ощущение
тяжести, и никаких сверхъестественных способностей. Тем не менее где-то
там, внутри, на самом дне взбаламученного сознания (он инстинктивно ощущал
это) притаилось нечто, уже частично знакомое ему, то, что он совсем недавно
окрестил ангелом-хранителем, и это нечто все никак не поддавалось
логическому анализу. Романа это злило ужасно. Он стискивал зубы, упорно, не
открывая глаз, пытался сосредоточиться, но что-то все время мешало ему,
что-то его отвлекало все время. И тут он наконец понял- что. Жара. В
комнате стояла невероятная, чудовищная, почти невыносимая жара. Роман вдруг
с каким-то паническим удивлением обнаружил, что по лицу его и спине его,
будто весенние ручьи, текут щекочущие струйки горячего пота, намокшая
рубашка неприятно прилипает к телу, а на одном из листков дневника Вадима
Синицына постепенно тает, темнея, влажный след от его руки. Он посмотрел на
настенный термометр и ужаснулся. Сорок три градуса по Цельсию. Бог ты мой!
Этого же не может быть! Ведь ночь же... Недоумевая, он попытался было
логически поразмыслить над причинами этого странного феномена, и тут
совершенно неожиданно, как обрыв гитарной струны, звучавшая до этого
момента тихая мелодия оборвалась резко, и вместо нее, заполняя комнату,
раздался громкий, похожий на звуки электросварки или шипение раскаленного
масла на сковородке шелестящий треск. Роман вздрогнул от неожиданности и
начисто забыл о жаре. Подойдя к приемнику, он принялся машинально крутить
ручки настройки, щелкать каналами, пытаясь поймать хоть какую-нибудь
передачу, однако все эти его усилия оказались тщетными. На всех каналах
было одно и то же - сплошной, однообразный, шелестящий треск. "Сломался он,
что ли,- подумал Роман, по-прежнему недоумевая.- Или, может, антенна
отошла? Посмотреть, что ли?" Однако смотреть, а тем более соваться за
приемник, где как пить дать давно уже все заросло паутиной и пылью и где,
как он помнил, в спутанном клубке проводов сам черт не разберется, не было
ни малейшего желания, и он, пожав с сожалением плечами, выключил аппарат,
после чего, сам не понимая, зачем он это делает- ведь собирался же спать,
включил проигрыватель и завел пластинку с "Патетической" Бетховена. Когда
фортепианные звуки зазвучали в комнате, Роман двинулся к окну, чтобы
глотнуть свежего воздуха, и в этот самый момент совершенно неожиданно и
непонятно где -то ли на улице, то ли за стеной, у соседей, - раздался
жуткий нечеловеческий вопль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29