Голос и фотографию, договорились?"
Фотографию я послал, а голос решил, выбрав специально для нее песни, записать на своем бытовом простеньком магнитофоне.
Но в тот же день, когда хотел этим заняться, услышал свой голос на улице. Есть в Саратове местечко, где продают не ширпотреб, а редкое или новое, не растиражированное еще. Ребята, продающие кассеты, сами, видимо, этим увлекаются, я не общался с ними. Продают, конечно, записи и для всех, но вот - и такие. Я услышал свой голос. И увидел самопальную кассету с надписью, напечатанной на машинке на листочке-вкладыше: "Пятый угол". Я купил и дома прослушал. Из двадцати песен четыре моих. Мы записали их в домашней студии у некоего Фили, зажиточного любителя музыки лет тридцати так пяти-шести, две со звуком, две - под мой собственный аккомпанемент.
Вот она, слава.
Я послал и эту кассету, и которую напел.
Таня написала письмо с множеством хороших слов.
А перед самым Новым годом вдруг:
"Ладно, пацан, уговорил, сознаюсь - влюбилась. Влюбилась, хочу тебя, маленького. Приезжай. Приезжай двадцать восьмого, жду тебя в двенадцать дня - у Пушкина, конечно. Ты читал Пушкина? Почитай на досуге, у него есть неплохие стишки. Не хуже твоих".
Я собрался ехать.
Я каждый день выходил из дома - в тягость было сидеть дома - с таким чувством, что именно сегодня отправляюсь в дорогу, хотя в дорогу отправляться надо было двадцать седьмого. А сегодня двадцать второе, двадцать третье, двадцать четвертое... Двадцать пятого приехала Нюра-Лена.
- Ну, муж, - сказала она, - скучал без жены? Не изменял тут мне? Здравствуйте, папа и мама моего мужа, - поприветствовала она моих родителей.
- Здравствуйте, - ответил отец. - А я надеялся, что вас, к примеру, поездом задавило.
- Машинист успел затормозить, - ангельски ответила Нюра.
- Шутки у вас, - испуганно сказала мать. - Ужинать давайте.
Природа спасает человека, давая ему потребности питаться, спать и оправляться. И вообще заниматься бытом. Это отнимает достаточное количество времени, иначе все сожрали б друг друга, имея много досуга.
В эту ночь родители спали спокойно - не было стонов и криков, Нюра лишь закусывала губы и надолго замирала, исходя молчаливым криком, выгнувшись, закрыв глаза, а потом открывала, смотрела на меня - и все начиналось снова...
- Ты, сволочь, все знал заранее, - говорила она.
- Ничего я не знал.
- Когда через пять лет у твоих дверей выстроится очередь лохушек, ну, поклонниц, ты по блату пропустишь меня хотя бы десятой?
- И третьей даже. Если уж по блату.
- Ты гад.
- Если я умру, ты опять захочешь под поезд?
- Ты гад. Ты знаешь себе цену. И правильно.
- Мне послезавтра в Москву надо по делам. Буквально на два дня.
- Я с тобой.
- Нет. Я туда и обратно.
- Какие у тебя могут быть дела?
- Я не похож на человека, у которого могут быть дела?
- Например?
- Кастальский мной заинтересовался.
- Сено за лошадью не ходит, пусть едет сюда. И - врешь.
- Ну, вру. Я вру, а ты верь. Веришь?
- Верю.
- Умница. Где твоя повязка, где твой синяк?
- Ты думал, он у меня три года будет держаться?
- Нет. Тебе повязка идет очень.
- Как ты красиво выражаешься. Скажи проще: люблю безумно, жить без тебя не могу.
- Люблю безумно, жить без тебя не могу.
- Спой что-нибудь.
- Ночь.
- Ты шепотом.
Я пел шепотом. Она слушала, она смотрела на меня так, как никто никогда на меня не смотрел. Я даже не верил. Она сама песни сочиняет, она, наверное, все это сочинила. А может, и нет.
- Ладно, - сказала она. - Езжай в Москву к своей Таньке.
- С чего ты взяла?
- Я конверт видела. Обратный адрес - Москва, Таньке.
- И письмо читала?
- Не оставляй конверты на виду.
- Мне скрывать нечего.
- Но ты же не говоришь, что к Таньке едешь.
- Это мое дело.
- А я против? Вали на здоровье. А я - домой.
- Слушай, это смешно. Нам идет быть вместе, мы должны быть вместе сколько Бог даст. К Таньке или не к Таньке, слушай то, что тебе говорят. Тебе говорят: я вернусь через два дня - к тебе.
- Ты вернешься домой. Я не смогу с твоими родителями оставаться.
- Ерунда.
- А с собой не хочешь меня взять? Я не жадная, я и третьей даже буду, не привыкать.
- Помолчи.
- Молчу. Ты козел. Я люблю тебя.
Я не знал, что делать. Нюра до моего отъезда была веселой, легкой, меня это почему-то пугало, я почему-то думал о том, что я уеду, а она - под поезд. Благо поезда под рукой. Смешно, быть этого не может. А почему не может? Все может быть. Лучше б она куксилась, как ревнючая жена, лучше б выговаривала, бранилась, ворчала, бухтела, поедом ела...
- Поехали со мной, если хочешь, - сказал я.
- Нет, я домой. Теперь ты приедешь ко мне.
- Конечно. Но - потом. А пока живи у нас. Мы поживем у нас. Ты хочешь?
- Допустим.
- Тогда дождись меня. Через два дня я дома.
- Ладно. Я даже твоим родителям понравлюсь. На спор?
- Я верю.
- Они в меня влюбятся.
10
мое время идет поперек а не вдоль
здравствуй ближняя быль и далекая боль
что это за эхо пугает ворон
ведь я молчал но голос мой со всех шести сторон
Двенадцать часов - у Пушкина.
К ощущению беззаконности, допустим, не привыкать, но раньше было и ощущение общего заговора, и общего братства. И сестринства. Мы все тут ждем кого-то. Она Его, он Ее. ( Или - Он Его. Свобода! ) Все равны в ожидании своем. Он смотрит на других женского пола, чтоб убедиться, что Она, ожидаемая, будет лучше всех. Она смотрит на других мужского пола, чтобы убедиться, что Он, ожидаемый, будет лучше всех. И тем не менее нет соперничества, а все же больше братства и сестринства.
Теперь же, сегодня, дурацкое чувство, что у тебя не так, как у других, и ты другая, и все по-другому;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16