Мешать ему сейчас бессмысленно: он себя не помнит — лицо багровое, глаза выпучены, на все готов.
— Куда спрятал, гад? Говори! — закричал Карчин опять на Килила.
— Да не брал я ничего, не видел я вас, я гулял просто! — закричал и заплакал Килил.
В самом деле, — встал Геран, чувствуя, как сердцу стало горячо от жалости к мальчику. — Что это вы тут? Ничего не доказано, а вы тут... Не надо!
Он даже путался в словах, хотя обычно умел быть красноречивым.
А лейтенант решил взять все в свои руки.
— Так! Действительно, не будем тут самоуправство всякое! Прошу никого никуда не уходить, а вы, мужчина, садитесь и рассказывайте!
Он указал на диван, на который Карчин посмотрел с недоумением, словно говоря: сидеть — в такой ситуации? Вы с ума сошли? Но тем не менее сел, не выпуская руки мальчика. И повторил на этот раз абсолютно утвердительно: я подошел к ларьку, там был только этот мальчик, я хотел расплатиться за воду — сумки нет, мальчика нет. Наверняка есть свидетели, можно туда пойти и опросить.
— А старик при чем?
— Ни при чем. Просто на пути попался, я его толкнул. Неправильно поступил, понимаю, но и вы меня поймите. И опять же: если пацан не виноват, зачем бежал? Зачем бежал? А? Зачем бежал? — крикнул он в лицо Килилу.
— Я просто... Гулял... — тер глаза Килил.
И всем стало ясно, что рассказ Карчина похож на правду. В самом деле, если больше никого рядом не было, кто еще взял сумку? А если не взял, зачем бежать? Расим и Самир переглянулись. Самир предупредил взглядом младшего брата: шутить не время. Но тот и сам это понял. Самир сказал:
— Мальчик в самом деле запыханный весь пришел. Но в руках ничего не было. Пустой был. Пришел, сел, правда?
Расим кивнул. Самир продолжил, отводя опасность от себя и брата, от своих, от этого места или, лучше сказать, гнездовья:
— Я думаю, он по дороге выкинул где-то.
— Если взял, — не преминул вставить Геран.
— Ты чего молчишь? — спросил лейтенант Килила. Он был милиционер не местный, не рыночный, иначе знал бы, конечно, чем занимается Килил, и спросил бы грознее, а пока — примерочно. Килил это понял. И понял, что сейчас не надо ныть и плакать. Он не маленький. И он не виноват. Сумка брошена в трубу, длинную, узкую и ржавую трубу, которая всегда тут лежала у забора. Килил хоть и торопился, но бросил не кое-как, постарался подальше. Вряд ли найдут. Труба вросла в землю, не перевернешь. И не сквозная — другой конец сплющен и совсем в земле. А если вдруг все-таки отыщут — он ни при чем. Ну, бежал. Нельзя, что ли, бегать? Может, кто-то другой схватил, мимо бежал, в трубу кинул. А если окажется, кто-то на рынке видел, как Килил взял сумку, — сама упала в руки. Он даже не разобрался. Взял и хотел рассмотреть, чтобы потом вернуть. Почему сразу не вернул? Испугался. Да, так и говорить. Он маленький. Несовершеннолетний. Ему ничего не будет. И Килил ответил с возмущением:
— А чего я скажу? Я ничего не знаю! Схватил человека неизвестно за что! Больно! — крикнул он Карчину, вырвал руку и стал тереть ее.
Но Карчин уже немного пришел в себя. Теперь он четко все понимал. Мальчишка по пути куда-то кинул сумку. Заставить вернуть. Судя по наглым и хитрым глазам гаденыша, добровольно он не согласится. Вести на рынок. Там у ларька торговки, другие люди. Кто-то наверняка видел. И припереть к стенке. И все.
Карчин кивнул милиционеру и вывел его на крыльцо. Там он негромким и внушительным голосом объяснил ему, что предстоит сделать. И назвал сумму вознаграждения, которую готов заплатить в случае возврата сумки. Тут же. Наличными.
— Я чувствую, серьезная сумочка! — оценил лейтенант. И начал действовать. Крепко держа Килила, он повел его обратно на рынок в сопровождении Карчина и Герана.
— Я муж его матери, он мне как сын, — объяснил Геран свое присутствие.
Килил кивнул, подтверждая.
— Сожитель? — уточнил лейтенант.
— Муж. Показать паспорт? Там отметка о браке есть.
— Да ладно. Потом.
6
Они пришли на рынок.
Но ни тетки, торгующие малосольными огурцами, капустой и зеленью, ни старухи, продающие букетики цветов, ни бомжи, ни продавцы, ни женщина в ларьке — никто не заметил, чтобы Килил что-то схватил. Не обратили внимания. Зато все удостоверили: он каждый день с утра до вечера тут ошивается. Нищенствует. Тем самым Килил стал уже точным подозреваемым для лейтенанта и Карчина. А заодно с Килилом стал подозреваемым и Геран.
— Дай-ка документы посмотреть, — сказал ему лейтенант.
Геран дал ему паспорт, тот глянул, не особенно интересуясь, и сунул паспорт в карман.
— Зачем? — спросил Геран.
— Ты ему за отца, сам сказал, значит — отвечаешь.
Тем временем к рынку подъехала машина «скорой помощи», и к ней донесли старика с окровавленной головой — того самого, кого ударил и толкнул Карчин.
— Да вот же он, вот он его убил, здоровяга такой! А еще в костюме, как приличный! — закричала какая-то торговка, провожавшая носилки, чтобы все видеть, что еще будет.
А возле носилок тоже был милиционер. И тоже лейтенант. Но он был тут на службе, одет не в костюм, а в боевую, если можно так сказать, форму: куртка, матерчатое мягкое кепи, штаны вправлены в высокие ботинки, обвешан рацией, дубинкой, наручниками. Это был лейтенант Ломяго, которого знал весь рынок, он тут свой среди своих, на своей территории. Он обходил дозором ряды, увидел толпу, подошел, обнаружил окровавленного старика, который был уже без сознания. Присутствующие взахлеб объяснили, в чем дело. Ломяго тут же вызвал «скорую помощь». Пока ждал, опросил присутствующих. И все это делал совершенно бескорыстно, между прочим. Потому что любой человек так устроен, что ему хоть раз в день или в неделю или пусть даже в год необходимо сделать что-то бескорыстно доброе и почувствовать уважение к себе (иногда граничащее с умилением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16