– То есть… То есть вы в прошлый раз, когда мне казалось…– Да.– Потрясающе… А зачем вы мне это рассказали? Ведь актеру, актрисе нельзя на сцене вдруг перестать играть. Вот вы рассказали – и что же? сейчас начнете меня опять охмурять? Но я-то не поверю уже!– Не буду охмурять. Вы не за этим пришли.– Да.– Жениться на мне хотите?– Да. Или…– Нет. Поэтому я вам и рассказала. Вы из тех клиентов, с которыми я расстаюсь навсегда. Вы даже здесь умудрились найти ответственность.Парфен огляделся. Все вокруг, чудившееся до этого очаровательным и лишь для него созданным, показалось таким же производственно-общим, как, например, кабинет стоматолога. Да, у стоматолога хорошее настроение, тебе показалось, что ты ему лично симпатичен, на самом же деле ты для него: челюсть – тысячная, десятитысячная, очередная челюсть!– Минутку! – воскликнул Парфен. – Но ведь не для одного удовольствия вы работаете! Из-за денег, Мила?– В первую очередь из-за них. И меня не Милой зовут.– Но я не просил же, чтобы вы себя так назвали! Вы сами!– Я угадала, что вам нужно это имя.– Тогда так, – сказал Парфен, чувствуя себя оскорбленным. – Я плачу втрое больше, раздевайся.– Ого! Вот этого я – не люблю.– Тысячу наличными! – швырнул деньги Парфен.– Хоть десять!– А если и вправду десять?– Проваливай, дядя. Вон на улицах стоят, на любой вкус.Парфен был унижен. Он не привык к этому. И тут Парфен вспомнил, что он представитель власти, в конце концов! У него связи, в конце концов!– Вот что, милочка! – сказал он, развалившись в кресле и положив ногу на ногу, – если ты сейчас не обслужишь меня по любому прейскуранту за обычную цену, завтра же это гнездышко твое прикроют. Ты ведь не знаешь, кто я…– И знать не хочу! – прервала Мила. – Он угрожает тут! Завтра? Ты до завтра не доживешь, через полгода твой труп выловят у Астрахани, понял? Ты от моего дома на двадцать шагов отойти не успеешь! Понял, падла, е. т. м., к. б., с. м. в.?– Ну вот что!.. – грозно поднялся Парфен.Резким движением Мила ударила его кулаком под дых – с недюжинной, надо сказать, силой. А потом носками острых туфель (очень больно!) гнала его к двери, ударяя по ногам, по ребрам, по голове (гибка, стерва!), распахнула дверь и последним ударом сбросила его на лестницу, по которой Парфен и покатился, а Мила в довершение всего харкнула вслед ему, с треском захлопнув дверь.…Парфен привел себя в порядок, ощупал: все цело.Ладно! – мысленно сказал он веско, будто не Миле, а всему поганому и опоганившему его, Парфена, человечеству.И я-то знаю, что означало это отчаянное и зловещее «ладно» и во что оно вылилось, читателей же покорнейше прошу потерпеть. Глава двадцать пятаяИскушения во власти. Провал театрализации. Полныйпровал. И вообще опять тю-тю – Искушал кого-нибудь? – спросил Писатель Парфена.– Хренотень это все! – ответил Парфен. – Искушения эти… Впрочем, напоследок хотел бы я на реакцию некоторых посмотреть!– Почему напоследок? – спросил Змей.Парфен не ответил, а прямиком повел друзей к большому административному зданию. Парфена внутрь согласились пустить беспрепятственно, на Писателя выписали пропуск по паспорту, который он всегда носил с собой на всякий случай, а вот у Змея паспорта не было ни с собой, ни вовсе. Он его потерял где-то лет пять назад и с тех пор не нуждался в нем. Решили, что он посидит в вестибюле под охранительной сенью милиционера-привратника, а они быстренько обернутся.Зайдя в одну из комнат, Парфен свойски сел к компьютеру и настучал короткий текст и распечатал несколько бумажек. В другой комнате у секретарши взял с прибаутками гербовую печать и тиснул на бумажках.А потом зашел с Писателем в один из кабинетов.Там деловито сидел лысоватый человек в очках, одной рукой что-то писал, а другой говорил по телефону. Он разрешающе кивнул, и они вошли.Кончив говорить, но продолжая писать, лысоватый вопросительно посмотрел на Парфена. Парфен молча положил перед ним расписку и две тысячи. И приготовился объяснять. Но не пришлось. Лысоватый, шевеля губами, прочел: «Я… согласен продать душу черту… тысячи долларов… Печать, подпись…» И опять занял делом обе руки: одной подписывал бумажку, другой теребил доллары, считая. Бумажку вручил Парфену, доллары прикрыл папкой.– У тебя все? – спросил Парфена.– Вообще-то…Зазвонил телефон, лысоватый начал говорить.Писатель и Парфен постояли и вышли.– Да… – сказал в коридоре Писатель.– Да… – сказал Парфен. – Вот тебе и театрализация злодейства. Вот тебе и артефакт, как говорит твой Гений. Ладно, еще в один кабинетик сунемся.Человек в другом кабинетике, похожий на самого Парфена, но чуть потолще, обрадовался ему как родному:– Парфеныч навестил! Проходи, дорогой! Где был с утра?И Писателю вежливо кивнул, глянув потом на Парфена: следует ли знакомиться? Нет нужды, ответил взглядом Парфен.Двойник Парфена, видимо, до этого бездельничал, потому что гостям был рад искренне. Чаю налил, пепельницу подставил, анекдот рассказал.– Тут такая история, – приступил Парфен. – Выдвигаем нового кандидата.– Кого и куда?– Это я тебе потом. Но странное условие, понимаешь. Надо черту душу продать.– Чего?Парфен положил перед двойником бумажку.Тот прочел, вспотел и потянулся к телефону.– Не звони. Приказано с каждым беседовать отдельно. Вот человек из Москвы уполномочен.– Но условие действительно странное. Парфеныч, объясни, свои же люди! И деньги живые?– Вот, – выложил Парфен.Двойник пересчитал и вспотел еще больше.– И с каждым отдельно?– Отдельно. Все знают, что другие знают, но никто не знает, кто именно знает. Умные молчат и не задают вопросов.Двойник совсем взмок. Он встал и начал расхаживать по кабинету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53