Где?– На работе, – сказал брат Глеб.– Выглядишь ты не очень, – сказал Змей тихо.– А с чего мне выглядеть? Нинка соки сосет. Она вампир.– Это в каком смысле?! – осведомился Парфен. – Как в фильме ужасов?– В фильмах таких ужасов нет. Просто чувствую: сосет. Сглазила меня. Порчу навела. Зелья приворотного дала, чтобы я от нее не сбежал. Наколдовала через бабку, чтоб я к маме не хотел идти, я и не хочу. А так бы я давно, – объяснил он брату.– Да ты что! – воскликнул Змей. – Это мы все выдумываем себе! У нас элементарная депрессия, – блеснул он эрудицией, – а мы – сглаз, порча!Брат только махнул рукой.– Щас прям! Я эту бабку как живую вижу. Иду на работу, работаю, хочу пивка потом выпить, она, бабка: «Ладно». Ну, выпью кружечку. Хочу вторую – не лезет! Прямо мутит, и все тут. И бабка эта перед глазами: «Иди домой! Иди домой!» Так вот и… На работу и домой, вся жизнь. Нет, иногда будто отпускает. Назло этой бабке, когда Нинки нет, беру бутылку водки, выпиваю – и ничего, нормально. Но Нинка потом меня привязывает.– Это как?– Ну, веревкой к столу привязывает на выходные дни. В наказание. А сама уходит.– Веревку же перерезать можно! Или отвязать!– Перережешь – увидит. А отвязать пробовал. Ходил, по квартире гулял, потом обратно привязался, а Нинка пришла и даже не посмотрела на узел, а сразу по морде мне. Это не колдовство? Насквозь меня видит через бабку свою, ведьма!Помолчав, он сказал:– Извините, что не угощаю. Насчет угощенья у нас Нинка распоряжается. Если захочет.– Мы сами угощаем! – заторопился Змей, доставая припасенные две тысячи долларов и кладя их на стол перед братом Глебом.– Это что?– Деньги.– Откуда?– Заработал.Брат посчитал.– Две тысячи ихних? Воруешь, что ли? – спросил он равнодушно.– Зачем! Хочешь верь, хочешь нет, – нашли! Целую кучу. Решил вот тебе помочь.Брат потрогал деньги, даже понюхал, о чем-то коротко помечтал – и заплакал.– Ты что? Ты что, брат?– На что они мне? – утирал слезы Глеб. – Нинка отнимет. Были б дети, дал бы им и сказал бы: бегите куда глаза глядят отсюда.– А разве нет детей? – спросил Змей. – У нее ж беременность была.– Ложная оказалась. Так что…– Постой, постой! Ты спрятать можешь!– Найдет. У нее бабка все насквозь, я ж говорю… Там такая бабка!– Иди ты, извини, со своей бабкой!.. Положи в банк на свое имя!– Снять заставит. Наколдует, своими ногами пойду, своими руками возьму – и ей дам.– А если я тебе буду давать? Понемногу?– Догадается.– Вот чудеса! Что же делать? – растерялся Змей.– Да ничего. Спасибо, что вспомнил. Маме привет, скажи: тоскую, – опять заплакал брат Глеб. – И идите, а то Нинка…Но было поздно: хлопнула дверь.В глазах Глеба появилось нечто такое, что дало повод Писателю подумать: не прав Змей, не в депрессии тут дело. И еще он подумал – уже лично для себя: лучшее средство от депрессии – отчаянье. Может, впасть в него?..Резко вошла женщина Нинка.Она была довольно моложава, довольно привлекательна, энергична, полна крови и жизни – и все друзья невольно переводили взгляд с нее на Глеба, сравнивая. А тот лишь покорно усмехнулся и пожал плечами.– Я просила тебя, г., с. с., п. е., алкашей не звать в дом? – закричала Нинка. И с маху отвесила ему оплеуху, голова Глеба мотнулась и тут же вернулась на прежнее место.– Это не алкаши, – сказал он. – Это вот брат мой Сергей. А это…– А это что? – увидела женщина на столе деньги.Змей объяснил ей ситуацию.– Так! И за что ж такие подарки?– Брат он мне, – сказал Змей. – Решил помочь.– А где ты раньше был, брат? А теперь явился с подачками своими!Змей не знал, что ответить. Он уж было потянулся к деньгам, но женщина схватила их в пук:– Нет, погоди! Я милицию сейчас вызову!Тут все трое стали объяснять, что дело чистое, милицию вызывать ни к чему, хотите деньги взять – берите, не хотите – не надо!– Дорогой бриллиант дорогой оправы требует! Шубу купите! – льстиво вспомнил Писатель слова из какой-то пьесы А. Н. Островского. Но его слова не подействовали. Зато удивительно точно поступил Парфен, безошибочно умеющий общаться с женщинами такой внешности и такого возраста (независимо, депутат она или продавец лука). Он безбоязненно взял Нинку за локоток и проворковал:– Сударыня, о чем вы волнуетесь? Если б это деньги, а то это ведь мелочь. Сравните их масштаб с масштабом вашей личности, и все встанет на свое место. В то время когда эмансипация выродилась в феминизм, а объективные тенденции способствуют уже вообще унисексу, это ли предмет для спора?Нинка ничего не поняла из слов Парфена, но он этого и добивался, ему важно было, чтобы она поверила его тону, а не словам.И она, посмотрев снисходительно на обаятельного мужчину, сказала:– Ну ладно. Только без расписки не возьму. Сама бухгалтер, знаю, бумажка везде нужна.Что ж, взяли с нее расписку и распрощались – и даже довольно приветливо.– Ну и черт-баба! – сказал Парфен, садясь в машину, которая ждала их у подъезда. – Главного понять не могу, прости, Змей: зачем он ей нужен? А?Змей смотрел в окно. Глава двадцать первая, в которой приятели рассуждают об искушении злом и о театральности злодейства
– Черт-баба, черт-баба… – задумчиво повторял Писатель, и Парфен понял, что у того рождается мысль.– Черт… расписка… вечный сюжет, – бредил Писатель наяву. – Вот что, братцы! Собираясь злодействовать над злодеями, мы лишаем себя удовольствия театрализовать это дело! Пусть тот, кому мы дадим эти тысячи, напишет расписку, как жена твоего, Змей, брата.– Гадина, что сделала с человеком!..– Но расписку такую: я, имярек, продаю душу черту за две тысячи долларов.– Не маловато? – спросил Парфен, как бы что-то мысленно прикидывая.– И за доллар продадут!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53