Я пересек вестибюль, куда выходят двери адвокатской конторы Петреля, и поднялся по белой мраморной лестнице.
Жермена Петрель приняла меня в светлой по-современному обставленной комнате, где стояло множество цветов; из глубины дома доносились негромкие звуки рояля.
— Дочка играет,— объяснила Жермена, приглашая меня садиться.— Выпьете чаю?
Горничная в вышитом переднике и' белой наколке принесла поднос с чаем и печеньем.
— Может быть, виски?
— Благодарю, ничего не хочу.
О причине визита по телефону я не сообщил. Жермена сама начала разговор.
— Знаете, после нашей встречи у Сосье меня стали мучить угрызения совести. Я поняла, что на самом деле не сказала вам правды.
У меня такое ощущение, будто я не исполнила своего долга по отношению к Бобу. Я, доктор, неверующая. И тем не менее верю, что мы продолжаем жить в памяти тех, кто нас знал. Вот вы, например, говорили мне о Робере с неподдельной любовью.
Когда вы спросили, каковы были его отношения с папой, я ответила не совсем точно — отчасти потому, что нас слушал мой сын. На самом деле папа никогда не простил брату разочарования, которое тот ему доставил. А может быть, тут уместнее сказать «унижение»? Папа ведь специаль но приехал в Париж. Профессора, которые должны были экзаменовать' Боба, были либо Папиными друзьями, либо учениками. И вдруг его сын наносит им такое оскорбление — не предупредив, не приходит на экзамен, заставляет их ждать...
У папы такое в голове не умещалось. А когда он узнал, что у Робера была женщина, то, естественно, решил, что виновата во всем она, и до конца жизни его невозможно было переубедить.
Признаться, я тоже долго считала ее аферисткой, которая то ли из расчета, то ли по глупости не дала брату поехать в то утро в университет. Папа ни разу не сказал Роберу: «Выбирай: или я, или эта женщина». Однако всем было ясно, что Роберу, пока он с ней, нельзя показываться папе на глаза.
Рассказ Жермены почти ничего не изменил, только добавил еще один крохотный штрих к образу Боба, который у меня уже вполне сложился.
— Я ведь пришел рассказать вам, почему он покончил с собой.
— Робер оставил письмо?
— Нет. Я встречался с его врачами. У Робера оказался рак желудка.
— Бедный! Каково ему было! Когда у него в Пуатье случался грипп, он ни слова никому не. говорил и прятался, словно больная собака.
Я встал. Жермена протянула мне руку, ее открытое лицо осветилось улыбкой.
— Вот только легче ли от этого его жене?
— Я тоже, задаю себе этот вопрос.
— Вам, доктор, может быть, это покажется жестоким, но я обрадовалась тому, что вы мне сообщили.
И, глядя мне в глаза, она заключила:
— Он красиво ушел!
Наступила осень, в Париже стало холодно и уныло. В Тийи «Приятное воскресенье» давно закрылось, и я не видел почти никого из тамошних завсегдатаев: в городе мы встречались с ними только у Дандюранов. . Как-то. вечером на Итальянском, бульваре я столкнулся с Джоном Ленауэром, и тот силком затащил меня в бар, поскольку испытывал «жесточайшую жажду».
— Люлю видели? — поинтересовался он. — Видел.
—Как она? Я ведь ни разу не набрался духу сходить на улицу Ламарка. Никогда не знаю, как держаться с людьми, у которых горе.
Джон рассказал, что Ивонна Симар и Рири встречаются в Париже с еще большими предосторожностями, чем на берегу Сены.
— В будущем году там же?
— Видимо, да.
В витринах магазинов были уже выставлены товары к Новому году, а на бульварах установили киоски для праздничной торговли. Думаю, что так ведется во всех парижских семьях вроде нашей. За семнадцать лет брака мы с женой перебывали в доброй дюжине самых разных компаний, в иные периоды сразу в нескольких, а в иные — только в одной. В течение месяца, полугода, года по "два, по три раза в неделю виделись с одними и теми же людьми, приглашали друг друга на обеды, в рестораны, в театр и вдруг — без всяких причин — теряли их из виду. Правда, бывало, что через несколько лет случайно встречались с ними, и отношения возобновлялись.
Иногда это начинается буквально. с пустяка. Вот, к примеру, когда жен.а отдыхала в Фурра, я и Сосье пообедали вместе, а потом мы были приглашены к ним на ужин, где познакомились с Петрелями. Вскоре мы пригласили чету Сосье к нам. Я вспомнил о Буржуа и его молодой обаятельной жене и подумал, что Сосье будет р.ад повидаться с ними.
После кофе мы сыграли в бридж. Вскоре последовало ответное приглашение к Буржуа, затем к Сосье; короче, осень проходила у нас под знаком того, что мы называли «бридж лекарей».
Октябрь и ноябрь пронеслись в сумасшедшем темпе, тем более что младший мой сын тоже подхватил грипп и слегла на неделю жена. Мы уже начали думать, что будем дарить на Новый год детям. Раз десять я давал себе клятву заглянуть к Люлю, по в последний момент всегда возникала какая-нибудь помеха. Мне было стыдно, тем более что поужинать у Петрелей время у нас нашлось; они были совершенно очаровательны, но разговоров о Бобе на этот раз избегали.
К чему кривить душой? Я дважды выкроил время прогуляться по авеню Терн и обследовать там кое-какие бары в слабой надежде встретить Аделину, но поскольку мне не повезло, наведался к ее подруге.
По утрам свет в доме горел до девяти, а то и до десяти часов, а в моем кабинете из-за того, что там матовые стекла, так и весь день; в три пополудни становилось снова темно, к тому же непрестанно либо лило, либо моросило.
Я и не пытаюсь оправдываться. Мы с женой дважды выбирались в театр. И вот как-то, кажется, сразу после одиннадцатого ноября я все-таки позвонил на улицу Ламарка.
— Алло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41