— Ото!
— Уже пахло. И сильно.
— Прекрасно. Только ничего мне не рассказывайте. Я лучше прочту обо всем в завтрашних или послезавтрашних газетах. Ешьте, друзья мои. А об этом шатонефе что скажете? Здесь его осталось всего пятьдесят бутылок. Я велел их припрятать для меня, но пусть теперь останется сорок девять. Я закажу еще одну?
— Нет, благодарю. У нас ночью работа. Через четверть часа они расстались с Маршаном, несколько отяжелев от слишком сытного и слишком сдобренного вином обеда.
— Лишь бы он промолчал! — буркнул Коломбани.
— Он промолчит.
— Кстати, Мегрэ, твоя тетка привезла хорошие вести?
— Превосходные. Теперь я, по правде говоря, знаю почти всю историю Маленького Альбера.
— Так я и думал. У женщин всегда самая первосортная информация. Особенно у тетушек из провинции. Может, поделишься?
Времени у них хватало. Ночь обещала быть беспокойной, это делало особенно желательной известную разрядку, и оба комиссара двинулись пешком.
— Ты был прав. Мы, вероятно, могли взять их разом в Венсене. Эх, лишь бы Бронский не догадался, что мы вышли на него!
К половине десятого они добрались до уголовной полиции, где их ожидал взволнованный инспектор с важной новостью.
— Карел Липшиц убит, комиссар. Можно сказать, у меня на глазах. Я стоял в неосвещенном закоулке на Севрской улице, метрах в ста от больницы. Вдруг слышу справа шорох, словно кто-то осторожно пробирается в темноте. Потом человек побежал, и тут же грохнул выстрел. Все произошло так близко, что я сперва решил: стреляют в меня, и автоматически выхватил револьвер. Затем не увидел, а скорей догадался, что один упал, а другой убегает, и открыл огонь.
— Убил?
— Я метил в ноги, и на втором выстреле мне повезло: попал. Беглец рухнул.
— Кто это был?
— Мальчишка, которого зовут Петром. Везти его никуда не потребовалось: все произошло прямо перед больницей.
— Значит, Петр пристрелил Карела?
— Да.
— Они пришли вместе?
— По-моему, нет. Похоже, Петр выследил дружка и завалил его.
— Что он говорит?
— Мальчишка? Ничего. Губ не разжимает, только глаза лихорадочно блестят. Он не то счастлив, не то горд, что угодил в больницу. В коридорах бросал по сторонам жадные взгляды.
— Черт возьми, так это же из-за Марии, которая там находится! Ранение тяжелое?
— Пуля попала в левое колено. Сейчас парня наверняка оперируют.
— Что в карманах?
На письменном столе Мегрэ лежали отдельно друг от друга две тщательно подобранные кучки вещей.
— Первая — из карманов Карела. Вторая — из карманов мальчишки.
— Мере у себя?
— Предупредил, что пробудет всю ночь в лаборатории.
— Передайте, чтобы спустился. И пошлите кого-нибудь наверх, в архив. Мне нужны учетная карточка и дело некоего Яна Бронского. Пальцевых отпечатков у меня нет, но у него две судимости, и отсидел он не меньше полутора лет.
Комиссар отправил также людей на Прованскую улицу к «Фоли-Бержер», строжайше наказав им любой ценой остаться незамеченными.
— Перед уходом хорошенько присмотритесь к фотографии Бронского. Брать его только в том случае, если попытается сесть в поезд или самолет. Но, думаю, этого не случится.
В бумажнике Карела Липшица лежали 42 тысячефранковые бумажки, удостоверения личности на его имя и еще одно с итальянской фамилией Филиппино. Липшиц не курил, при нем не оказалось ни сигарет, ни трубки, ни зажигалки, но были обнаружены карманный фонарик, два носовых платка, в том числе один грязный, билет в кино, датированный истекшим днем, перочинный нож и пистолет.
— Вот видишь! А мы воображали, что все предусмотрели, — заметил Мегрэ, указывая Коломбани на билет в кино. — Они таки сообразили, что лучше пойти в кино, чем шастать по улицам. В кино можно часами отсиживаться в темноте. А на Бульварах, где сеансы круглосуточные, — даже вздремнуть.
В карманах Петра нашлось всего 38 франков мелочью. В бумажнике хранились две фотографии — маленькая паспортная карточка Марии, вероятно прошлогодняя, потому что прическа была у девушки другая, и портрет крестьянской четы, сидящей на пороге своего жилища где-то в Центральной Европе, насколько можно было судить по внешнему виду дома. Удостоверение личности отсутствовало. Сигареты, зажигалка, голубой блокнотик с несколькими страницами, исписанными карандашом…
— Вроде бы стихи?
— Убежден в этом.
При виде двух объемистых кучек Мере возликовал и тут же утащил все в свою берлогу под крышей. Вскоре один из инспекторов положил комиссару на стол дело Бронского. Безжалостно резкая, как все антропометрические снимки, фотография совершенно не соответствовала описанию Маршана: у молодого человека было усталое лицо, двухдневная щетина, крупный кадык.
— Жанвье звонил?
— Сказал, что все спокойно и вы можете вызвать его по телефону: Пасси, шестьдесят два — сорок один.
— Соедините меня с ним.
Мегрэ читал вполголоса. Из дела явствовало, что Бронскому, уроженцу Праги, сейчас тридцать пять. Учился в Венском университете, потом несколько лет жил в Берлине. Там женился на некой Хильде Браун, но когда двадцати восьми лет приехал на законных основаниях во Францию, то был уже один. Еще тогда он указал род занятий — кинематографист; первым его местожительством была гостиница на бульваре Распайль.
— Жанвье на проводе, шеф.
— Ты, малыш?.. Пообедал?.. Слушай хорошенько. Посылаю тебе двух человек с машиной.
— Нас и так двое! — запротестовал обиженный инспектор.
— Не важно. Слушай, что я говорю. Когда они прибудут, оставишь их на улице. Нужно, чтобы их присутствия никто не заподозрил. Особенно человек, возвращающийся домой пешком или на такси. Вы с напарником войдете в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46