Уличный шум сюда не доходил, и сразу создавалось впечатление, что вот уже больше века в доме ничего не менялось, мягкие кресла, круглые столики, пианино и фарфор всегда стояли на том же месте.
Вплоть до увеличенных фотографий в черных деревянных рамках, висевших на стене и напоминавших снимки времен Надара. Над камином — портрет какого-то господина с густыми бакенбардами, шея которого была туго стянута воротничком старомодного фасона, а на противоположной стене — портрет женщины лет сорока, причесанной на прямой пробор и походившей на императрицу Евгению.
Старая дама, портрет которой тоже мог бы висеть здесь в такой же рамке, не покидала их.
— Мне не хотелось бы показаться нескромной, месье комиссар, но у моего сына нет от меня секретов.
Мы с ним еще никогда не разлучались, хоть ему перевалило за пятьдесят. Понятия не имею, что могло явиться причиной вашего визита, и перед тем как разбудить его, я предпочла бы узнать…
И, не закончив фразы, она одарила их любезной улыбкой.
— Ваш сын, вероятно, женат?
— Был женат, дважды.
— Его вторая жена сейчас дома?
Тень грусти мелькнула в глазах старухи. А Буасье все вертелся, никак не мог удобно устроиться в кресле.
Чувствовалось, что ему не по себе.
— Ее тут больше нет, месье комиссар.
Неслышным шагом старуха направилась к двери, приоткрыла ее и, вернувшись, села в углу дивана, держась удивительно прямо. Так обычно учат держаться воспитанниц монастыря.
— Надеюсь, она не наделала каких-нибудь глупостей? — тихо спросила старая дама.
Затем, так как Мегрэ промолчал, она тяжело вздохнула и решила заговорить, не дожидаясь ответа.
— Если речь идет о ней, я имею все основания расспросить вас до того, как пойду будить сына. Вы приехали сюда из-за нее, не так ли?
Неужели Мегрэ сделал какой-нибудь утвердительный жест? Если да, то он сам того не заметил. Он был слишком зачарован атмосферой этого дома, а еще больше этой женщиной, за мягкостью которой он угадывал чудовищную энергию.
Ни одной фальшивой ноты ни в ее манере держаться, ни в одежде, ни в голосе. Такую женщину легко можно было представить в каком-нибудь замке или скорее в одном из тех просторных провинциальных домов, которые могли бы служить музеями прошедшей эпохи.
— После смерти первой жены — а она умерла пятнадцать лет тому назад — мой сын долго не думал о вторичной женитьбе.
— Если я не ошибаюсь, он уже два года, как женился во второй раз?
По-видимому, она нисколько не удивилась его осведомленности.
— Это правда. Точнее, два с половиной. Он женился на одной из своих пациенток, женщине тоже не молодой. Тогда ей было сорок семь. Родилась она в Голландии, но переехала в Париж и жила одна. Я ведь тоже не вечная, месье комиссар. Мне уже семьдесят шесть.
— А вам их не дашь.
— Знаю. Моя мать прожила девяносто два года, а бабушка погибла от несчастного случая в восемьдесят восемь.
— А ваш отец?
— Он умер молодым.
Последние слова она произнесла так, словно это не имело значения, словно умирать в молодом возрасте было обычным уделом людей.
— Я почти уговорила Гийома жениться вторично, понимая, что иначе, когда меня не будет, он останется одиноким.
— И брак оказался несчастным?
— Это не совсем так. По крайней мере, вначале.
Я думаю, вся беда в том, что она была иностранкой.
Существуют какие-то мелочи, к которым никак нельзя привыкнуть. Я даже не знаю, как это выразить.
Ну, вот хотя бы вопрос кухни, она предпочитала одни блюда, мы — другие. А может быть, выходя замуж за моего сына, она рассчитывала, что он богаче, чем это оказалось в действительности.
— А она не имела состояния?
— Она была довольно обеспечена. Нельзя сказать, что у нее ничего не было, но теперь, когда жизнь так дорожает…
— Когда она умерла?
Старая дама широко раскрыла глаза.
— Умерла?
— Простите, я решил, что она умерла. Ведь вы сами говорите о ней в прошедшем времени.
Старая дама улыбнулась.
— Вы правы. Но говорю я так по другой причине.
Она умерла для нас. Иначе говоря, она от нас уехала.
— После ссоры?
— Гийом не такой человек, чтобы ссориться.
— А может быть, с вами?
— А я для этого уже слишком стара, месье комиссар.
Я слишком много перевидела на своем веку, слишком хорошо знаю жизнь и предоставляю каждому…
— Когда она уехала от вас?
— Два дня назад.
— Она заявила вам о своем отъезде?
— Мы с сыном прекрасно понимали, что этим кончится.
— Она вам об этом говорила?
— Часто.
— Она объясняла причину?
Старая дама ответила не сразу. Казалось, она размышляла.
— Сказать вам честно, что я по этому поводу думаю? Если я колеблюсь, то только из боязни, как бы вы не стали надо мной смеяться, но полагаю, что с комиссаром можно быть такой же откровенной, как с врачом или исповедником.
— Вы католичка, мадам Серр?
— Да. А моя невестка — протестантка. Но это не имело никакого значения. Видите ли, у нее сейчас невыгодный для женщины возраст. Каждая из нас, в течение нескольких лет, как будто сама не своя. Любой пустяк в этот период нас раздражает. Нам легко приходят в голову нелепые идеи.
— Понимаю. И это происходило с вашей невесткой?
— И это, и кое-что другое. В последнее время она только и мечтала о своей родине — Голландии, целые дни проводила за письмами своим голландским подругам.
— Ваш сын ездил с женой в Голландию?
— Нет, ни разу.
— Значит, она уехала во вторник?
— Да. С Северного вокзала. В девять сорок.
— Ночной поезд?
— Да. Целый день она провозилась с упаковкой багажа.
— Ваш сын проводил ее на вокзал?
— Нет.
— Она вызывала такси?
— Она пошла искать машину на углу бульвара Ришар-Валлас.
— Больше она не давала о себе знать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37