Ибо он все больше понимал, что имеет на них право. Он сознавал это. Он взбунтовался.
- Если бы вы зашли сегодня вечером, я мог бы воспользоваться...
Не получилось. Шляпник, наверное, смеялся. Партия как раз закончилась, и страховой агент уступил место комиссару Мику. Комиссары не должны иметь право играть в карты. Комиссары должны понимать с полуслова. Не может, однако, Кашудас умолять его снять мерку сегодня.
Как же теперь уйти? Обычно он оставался в "Кафе де ла Пэ" не больше получаса, иногда чуть дольше, но ненамного. Это его единственное развлечение, единственная роскошь, которую он себе позволял. Затем он возвращался домой. Детвора в полном сборе: младшие вернулись из школы и устраивают адский шум. Дом наполнен запахами кухни. Дольфина - у нее до смешного французское имя, хотя она едва изъясняется на этом языке, - кричит на малышей пронзительным голосом. А сам он шьет долгими часами у себя на антресолях, за своим столом, приблизив лампу к шитью...
От него плохо пахнет, ему это прекрасно известно. От него исходит запах чеснока, который они дома потребляют в большом количестве, смешанный со специфическим запахом шерсти, с которой он работает. Были люди в "Кафе де ла Пэ", которые отодвигались, когда он подсаживался к столику завсегдатаев.
Не по этой ли причине комиссар не пошел с ним сейчас же? Если бы только кому- нибудь было с ним по пути! Но всем, кто находился здесь, надо в сторону улицы дю Пале. Все сворачивали налево, тогда как он должен был свернуть направо.
Вопрос жизни и смерти...
- То же самое, Фирмен...
Еще стакан белого вина. Он так боялся, что шляпник выйдет за ним следом! Потом, уже сделав заказ, он подумал, что если шляпник выйдет первым, то, вероятно, для того чтобы устроить ему засаду в каком-нибудь из темных уголков улицы де Премонтре.
Уйти раньше - опасно.
Уйти после - еще опасней.
Но не мог же он, однако, оставаться здесь навсегда?
- Фирмен...
Он пребывал в нерешительности. Он знал, что делает это напрасно, что будет пьян, но он уже не в состоянии поступить иначе.
- То же самое...
Не на него ли станут смотреть с подозрением?
МАЛЕНЬКИЙ ПОРТНОЙ ПРИСУТСТВУЕТ ПРИ КОНЧИНЕ СТАРУШКИ
- Как Матильда?
Кто-то произнес эти два слова. Но кто? К этому времени голова у Кашудаса стала тяжелой, и, возможно, он заказал уже седьмой стакан белого вина? Его даже спросили, не отмечает ли он рождение очередного младенца. Вероятно, эти слова произнес Жермен, бакалейщик. Впрочем, это не имело никакого значения. Все они были почти одного возраста, от шестидесяти до шестидесяти пяти лет. Большинство учились вместе сначала в школе, а затем в коллеже. Вместе играли в шары. Обращались друг к другу на "ты". Были гостями друг у друга на свадьбе. Наверное, у каждого из них лет в пятнадцать или семнадцать была подружкой та, которая потом стала женой друга.
Были тут и другие: группа мужчин от сорока до пятидесяти лет, готовых принять эстафету, когда старших не станет, которые играли в карты в левом углу "Кафе де ла Пэ". Они были чуть более шумные, приходили позднее, около пяти, поскольку еще не добились соответствующего положения.
- Как Матильда?
Эту фразу маленький портной слышал почти каждый день. Вопрос произнесли с неохотой, как спросили бы:
"Дождь все идет?"
Потому что Матильда - жена шляпника - уже целую вечность стала чем-то вроде легенды. Верно, она тоже была молоденькой девушкой, как другие. Быть может, кое- кто из играющих здесь ухаживал за ней и целовался с ней в укромных уголках. Потом она вышла замуж и, наверное, каждое воскресенье в десять часов, принарядившись, отправлялась к мессе.
Вот уже пятнадцать лет она живет на антресолях, таких же, как у Кашудаса, прямо напротив него. Занавески на окнах раздвигались редко. Ее он не видел, лишь бледное пятно ее лица едва угадывалось в дни генеральной уборки.
- Матильда? Хорошо...
Иначе говоря, ей не хуже, она по-прежнему парализована, ее все так же усаживают каждое утро в кресло, укладывают каждый вечер в постель, но она еще не умерла.
Говорили о Матильде и о других вещах. Об убийце - немного, потому что в "Кафе де ла Пэ" делали вид, будто не слишком интересуются подобными делами.
Кашудас не посмел уйти из страха, что шляпник тут же покинет кафе и пойдет за ним следом. Итак, он пил. Он делал это напрасно, но справиться с собой не мог. Два или три раза он заметил, что господин Лаббе поглядывает на бледный циферблат часов, висящих между двумя зеркалами, но не спросил себя почему. Лишь таким образом он узнал, что было ровно пять часов семнадцать минут, когда шляпник поднялся и стукнул монетой по мраморному столику - так он обычно подзывал Фирмена.
- Сколько?
Если, здороваясь, пожимали друг другу руки, то, уходя, прощались со всеми сразу. Одни говорили: "До завтра!", другие - "До вечера", поскольку некоторые вновь собирались здесь после ужина, чтобы сыграть еще одну партию.
- Он подстережет меня на улице де Премонтре и набросится в каком-нибудь укромном месте...
Только бы поскорей заплатить, выйти сразу вслед за шляпником и не потерять его из виду! Из них двоих он ниже и худее. Бежать он сможет быстрее. Лучше всего следовать за шляпником на небольшом расстоянии и при малейшем подозрительном жесте пуститься наутек.
Оба мужчины вышли один за другим с интервалом в несколько секунд. Любопытно, что играющие не посмотрели вслед шляпнику, а оглянулись как раз на маленького портного, который, похоже, был не в своей тарелке. Кто знает, не прошептал ли кто-нибудь: "Вдруг это он?"
Ветер дул все сильнее. На углах улиц он хлестал с такой силой, что заставлял согнуться вдвое или опрокидывал назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13