Минуту спустя он услышал из одного фиакра строгий голос француженки:
— Ты неисправим, Жан! Не вижу ничего постыдного спросить о цене вещи. Ты же снимаешь номер в отеле, даже не интересуясь его стоимостью. Куда более богатые люди, чем мы, не стесняются…
Грузовичок Дика Уэллера сновал взад и вперед. Фершо и не пытался уснуть. Когда вернется Мишель? Что он там делает? Он ушел надолго и не придет раньше, чем в городе не стихнет оживление. Это было сильнее его. Он словно цеплялся за последний огонек, за последний открытый бар.
Фершо чувствовал приближение приступа, и ему было страшно. Он находился один в квартире, а обращаться за помощью к Вуольтам, занимавшим второй этаж, ему не хотелось.
Приступ всегда начинался одинаково: стоило только о нем подумать. Сердце его было здоровым, как утверждали врачи. Но в груди все вдруг приходило в движение.
Казалось, внутренние органы сжимаются, как губка.
Одиночество становилось невыносимым. Тем более что он знал: что-то жило в нем теперь своей, независимой от остального организма, жизнью. Казалось, сердце, внезапно обретя независимость, начинало биться с невероятной быстротой.
Мишелю никогда не понять ту боль, которую он ему причиняет. Он незлой человек. Это не его вина.
Устоит ли Фершо от искушения встать и выйти на улицу? Обычно это случалось не сразу. Ему было стыдно.
Сколько уж раз он тащился, как нищий, до порта, к Жефу. Сколько раз заглядывал там в дверь, чтобы спросить:
— Вы здесь, Мишель?
Ну, да. Он был здесь. Играл в карты с Ником Врондасом, Жефом и одним из сутенеров.
В первое время Мишель вставал и шел за ним. При этом Фершо извинялся:
— Я не хотел вас беспокоить. Но я уверен — приближается приступ.
Теперь тот просто кричал ему со своего места:
— В чем дело? Я что, не имею права сыграть партию?
Нет! Фершо не сиделось на месте. Он был уверен, что сердце его в конце концов выскочит из груди.
Он поспешно стал кое-как одеваться в темноте. Вуольты наверняка услышат его шаги и станут посмеиваться:
— Старик снова отправился на поиски своего секретаря.
Он тоже миновал особый квартал, заглядывая в подвальчики. Его здесь знали, но даже не утруждались спросить, кого он ищет. Только бретонка бросила ему мимоходом:
— Ищете Мишеля? Он только что проехал на фиакре с американкой.
Все было именно так. Мишель пригласил свою спутницу прокатиться по городу. И пока фиакр вез их вдоль пляжа, он наклонился к ней и нежно сжал руку, которую та у него не отняла. Потом губы его слегка коснулись ее полуоткрытых губ. Губы тоже не отстранились. М-с Лэмпсон спокойно приняв поцелуй, сказала:
— А теперь тихо! Потом.
Несомненно, она сдержит свое обещание. Но сначала ей хотелось выполнить всю намеченную программу вечера.
Как раз в эту минуту, пошатываясь, Фершо вошел к Жефу, который бросил ему из-за стойки:
— Он заходил сюда три-четыре часа назад.
Что бы сказал Жеф, если бы знал, что заглянувший в дверь старик не какой-нибудь бедняк, а Дьедонне Фершо, великий Фершо из Убанги? В какое сравнение все они тут могли идти с этим человеком!
Жеф был каторжником и так этим гордился, что вот уже в течение двадцати лет брился наголо. Что он такого необыкновенного совершил? Кем был? Как и многие, приехал на строительство канала. Возможно, убил человека, но наверняка этого никто не знал. Теперь у него было кафе-отель; и как всякий владелец отеля, он каждый вечер подсчитывал выручку и относил ее в банк.
Самым, однако, необыкновенным в их маленьком кружке было то, что все называли его главарем. Среди сводников, обслуживавших своих дам в особом квартале, и среди портовых спекулянтов он разыгрывал из себя главаря банды. К нему привозили пассажиров, которые считали за честь чокнуться с убийцей!
Самым богатым среди них был хозяин «Парижского базара» Ник Врондас, левантинец с матовой кожей, напомаженной головой и ухоженными руками, унаследовавший дело от своего дяди Эфраима.
Что ответят ему все эти подонки, если он им скажет:
«Я — Дьедонне Фершо»? И надо же, чтобы теперь он, Фершо, бегал по улицам, стуча деревяшкой, в поисках маленького негодяя по имени Мишель!
Совсем позабыв о своем приступе, он думал о том, кем был и кем стал. О том, что если не удастся провернуть дело в Монтевидео, то через четыре-пять лет, если только он будет жив, его ждет полная нищета. Тогда Мишель его бросит, и он останется совсем один, на улице.
Фершо вздрагивал всякий раз, когда ему казалось, что он видит знакомую фигуру Мишеля. Он заглядывал в бары. У него осталось несколько сот тысяч франков.
Бриллианты были украдены на испанском судне. Дельцы Уругвая и Аргентины, у которых он рассчитывал получить крупные суммы, переведенные ему братом, обобрали его, отдав лишь незначительную часть его сбережений.
На прошлой неделе Мишель проиграл в покер Нику, Жефу и сутенерам двести долларов. В этих случаях он плакал, просил прощения, обещал…
Толпа толкала Фершо. Для всех он был г-ном Луи, слегка безумным, но наверняка очень богатым стариком, который только и делал, что искал своего секретаря.
— Вы не видели Мишеля?
— Он только что был здесь с дамой.
…Колон жил словно в лихорадке. Были открыты двери всех заведений. В одном из баров, куда они на минуту заглянули, его спутница увидела в руках у соседа мумифицированную головку индейца.
— Что это такое?
Мишель пояснил.
— Я хочу точно такую же. Да! Непременно!
Тогда он пустился на поиски Голландца. Тысячи людей точно так же разыскивали друг друга. Пассажиры, высадившиеся на берег компаниями, не могли найти своих товарищей и с радостными криками бросались навстречу знакомым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82