Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:
— Прихорашивайся, прихорашивайся!
Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.
— Эрнест, выйди-ка на минуту.
— Зачем?
Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?
— А если он сбежит на твоей лодке?
Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:
— Что поделаешь!
Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.
— Куда пойдем?
— Посмотрим.
До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
— Хозяин за тобой не приударял?
— Еще чего!
Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
— Мы идем в кафе «Швейцария»?
Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
— Тебе не хочется снова идти на работу?
— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
Официант! Один ликер и один кальвадос!
— Бенедиктин? — осведомился официант.
Анриетта поморщилась и покачала головой.
— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
Она первой заговорила о том, что их волновало.
— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
Печальный неприкаянный бедняга.
«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
— Трубка была дорогая, отец?
— А что?
— Если не очень, то я куплю тебе другую.
Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
— Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
— Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
— Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
— А искусственный мех сколько может стоить?
— Пожалуй, три сотни франков.
Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
— Пошли!
— Куда?
— Увидишь!
Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.
Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:
— Покажите-ка нам голубые плащи.
— Простые или шелковые?
Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
— Сколько? — спросил он.
— Сто семьдесят пять франков. К плащу можем предложить подходящий берет.
Он купил и берет за двадцать франков, потом оглядел полки — нельзя ли еще что-нибудь приобрести.
— Останетесь в плаще, мадмуазель?
Само собой. И она дала свой адрес, чтобы ей отослали старое пальто. На улице стрелочника и его дочь охватило еще более праздничное настроение. Прохожие замечали это по их возбужденным, улыбающимся лицам. Малуэн решил про себя, что может полностью израсходовать взятые в коробке пятьсот франков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33